Епископ обещал прийти на следующий день и с пунктуальностью, необычной для Испании, явился в точно назначенный час. Аббатиса сразу перешла к делу.
— Я хотела поговорить с вашей светлостью о Каталине Перес.
Епископ присел на краешек предложенного аббатисой кресла и ждал, опустив глаза.
— По совету исповедника она удалилась в наш монастырь. Мне представилась возможность поговорить с ней. Она образованней многих благородных дам. Её манеры и поведение безупречны. Она искренне любит нашу госпожу, пресвятую деву, и достойна стать невестой Христа. Мне кажется вполне естественным, если, в благодарность за проявленное к ней милосердие, она посвятит жизнь служению господу богу. Она могла бы стать гордостью нашего ордена, и я не колеблясь приняла бы её в этот монастырь, несмотря на низкое происхождение.
Епископ молча кивнул.
— Девушка молода, — продолжала аббатиса, — она не знает, как распорядиться своей жизнью, её влечет мирская суета. Я слишком грешна и невежественна, чтобы говорить с ней об этом деликатном деле. И мне подумалось, что кто, как не вы, сможет помочь ей найти себя и объяснить, в чём состоит её долг и где она обретёт счастье и покой.
— Я стараюсь не иметь дела с женщинами, — сказал, наконец, епископ. — И никогда не исповедую их.
— Мне хорошо известно, что ваша светлость сторонится нас, но тут совершенно особый случай. Вы вернули её к жизни, и теперь вы не можете бросить на распутье. Это равносильно тому, чтобы вытащить утопающего из ледяной воды и оставить на берегу умирать от голода и холода.
— Если девушка не видит своего призвания в служении богу, я не могу заставить её уйти в монастырь.
— Вашей светлости, несомненно, известно, что многие женщины уходили в монастырь, потрясённые смертью близких, потому что не нашли подобающего мужа или из-за неразделённой любви. Тем не менее они становились прекрасными монахинями.
— Я не собираюсь с вами спорить, но не пойму, какое отношение имеют приведённые вами примеры к Каталине Перес. И посмею напомнить вашему преподобию, что дорога в рай открыта не только монахам, но и мирянам.
— Но насколько тернистей путь последних. Разве святая дева даровала бы вам силу совершить чудо в её честь, если б не хотела, чтобы в дальнейшем девушка стала светочем, ведущим к покаянию тысячи грешников.
— Не нам, грешным, вдумываться в мотивы действий небожителей.
— Но, по меньшей мере, мы можем быть уверены, что они служат добру.
— Мы можем.
Донье Беатрис не нравилась сдержанная лаконичность епископа, и в её голосе появились резкие нотки:
— Я прошу вас оказать эту маленькую услугу за всё хорошее, что сделала моя семья ордену доминиканцев. Так вы отказываетесь встретиться с девушкой, поговорить с ней и, если ваше мнение совпадет с моим, объяснить, где она найдёт счастье?
Епископа удивляла настойчивость доньи Беатрис. Он не верил, что эта поднаторевшая в интригах гордая женщина действительно заботилась о благополучии дочери вышивальщицы. Тут он вспомнил слова доминиканского аббата, рассказавшего ему, что она изо всех сил боролась с матерью Терезой, чтобы помешать той основать обитель босых кармелиток в Кастель Родригесе. Ненависть, которую питали кармелитки к новому ордену, ни для кого не составляла секрета. И у епископа зародилось подозрение, что уход Каталины в монастырь, на котором настаивала донья Беатрис, имел отношение к этой смертельной борьбе и аббатиса обратилась к его помощи, потому что сама не смогла сломить сопротивление девушки. Он поднял голову, и пронзительный взгляд его тёмных глаз обратился к донье Беатрис. Её лицо напоминало каменную маску.
— Допустим, я встречусь с девушкой и сочту своим долгом убедить её посвятить жизнь богу. Но я склонен думать, что ей будет спокойнее среди босых кармелиток, чем в монастыре, предназначенном только для благородных дам.
Неожиданный всплеск ярости, на мгновение сверкнувший в глазах доньи Беатрис и тут же погашенный усилием воли, подсказал епископу, что его догадка верна.
— Мне кажется, что нам не следует полностью лишать мать девушки возможности общения с её единственным ребёнком, — вкрадчиво заметила аббатиса. — В этом городе нет монастыря босых кармелиток.
— И только потому, если меня правильно информировали, что ваше преподобие убедили епископа провинции отказать матери Терезе в её просьбе открыть тут обитель нового ордена.
— В Кастель Родригесе предостаточно монастырей. Если бы епископ пошёл на поводу у де Сепеды, городу пришлось бы взвалить на себя непомерное бремя.
— Ваше преподобие не слишком уважительно отзывается о святой женщине.
— Она низкого происхождения.
— Вы ошибаетесь, сеньора. Она — благородная дама.
— Какой вздор, — резко ответила аббатиса. — Ее отец купил дворянскую грамоту в начале столетия. Прошу извинить меня, но я, как и наш государь, терпеть не могу тех, кто незаслуженно носит это высокое звание. Страна наводнена безродными дворянчиками.
Епископ сам принадлежал к этому сословию, и на его лице появилась слабая улыбка.
— Каким бы ни было происхождение матери Терезы, её благочестие отмечено небом, а труды во славу церкви достойны самой высокой похвалы.
Донья Беатрис так рассердилась, что не замечала внимательного взгляда епископа, следящего за выражением её лица, за каждым жестом холеных рук.
— Позвольте, ваша светлость, не согласиться с вами. Я знала её и говорила с ней. Эта беспокойная женщина прикрывала свои безумные выходки религиозным туманом. Какое право имела она оставить монастырь и, учинив скандал, основать новый? Кармелитки свято чтут нашего создателя, и устав ордена достаточно суров.
Устав ордена, введённый святым Альбертом и смягчённый папой Евгением IV, предусматривал пост от праздника вознесения святого креста в сентябре до самого рождества по четыре дня в неделю, а во время рождественского и великого постов вообще запрещал есть мясо. По понедельникам, средам и пятницам каждая монахиня должна была подвергаться бичеванию и не могла произнести ни слова с вечернего богослужения до заутрени. Носили монахини чёрные рясы и башмаки. Спали без простыней.
— Я, должно быть, очень глупая женщина, — продолжала аббатиса, — если не понимаю, каким образом замена кожаных башмаков на веревочные сандалии и саржи на мешковину служит умножению славы господа бога. Де Сепеда утверждала, что покинула наш древний орден якобы потому, что соблазны мешали ей спокойно молиться и предаваться благочестивым размышлениям. На самом деле она всю жизнь скакала с места на место. Заставляя своих монахинь молчать, она сама трещала, как сорока.
— Если бы ваше преподобие прочли жизнеописание матери Терезы, написанное ею самой, вы бы с большим снисхождением говорили об этой святой женщине, — холодно заметил епископ.
— Я его читала. Мне прислала его принцесса Эболи. Писать книги — не женское дело. Пусть этим занимаются мужчины.
— Мать Тереза писала, выполняя волю её духовника.
Аббатиса презрительно улыбнулась.
— Вас не удивляло, что духовник матери Терезы всегда выражал ее собственные желания?
— Я сожалею, что ваше преподобие так суровы к женщине, завоевавшей любовь и уважение не только её монахинь, но и всех, кто удостоился чести общаться с ней.
— Своими нововведениями она внесла раскол в наш орден и грозила уничтожить его. Я уверена, что ею руководили лишь честолюбие и злоба.
— Но вашему преподобию, несомненно, известно о чудесах, совершённых ею при жизни, и тех, что свершились у её тела, и теперь многие влиятельные и уважаемые люди просят его святейшество причислить мать Терезу к лику блаженных.
— Да, я знаю об этом.
— Тогда я не ошибусь, утверждая, что вступление Каталины Перес в ваш орден необходимо вам для того, чтоб слава, окружающая девушку, в какой-то мере компенсировала рост влияния босых кармелиток вследствие приобщения матери Терезы к сонму святых.
Возможно, аббатиса и удивилась проницательности епископа, но ни один мускул не дрогнул на её бледном лице.
— В нашем ордене достаточно святых, и нам остаётся только сожалеть, если его святейшество, обманутый корыстолюбцами и полоумными монахинями, окажет такую честь этой злонамеренной бунтовщице.
— Вы не ответили на мой вопрос, сеньора. Гордость доньи Беатрис не позволила ей солгать.
— Я бы считала, что моя жизнь не прошла даром, если б мне удалось помочь невинной душе достигнуть совершенства и дать ей возможность присоединиться к компании святых. Если б это удалось, она смогла бы уничтожить зло, причинённое Терезой де Сепеда. Если вы не хотите помочь мне оказать добрую услугу бедняжке, мечущейся в неопределённости, я обойдусь без вас.
Епископ ответил долгим, суровым взглядом.
— Мой долг напомнить вашему преподобию, что принуждение человека к вступлению в монастырь против его воли карается отлучением от церкви.
Аббатиса побледнела, как смерть, но не от страха перед угрозой епископа, а от ярости, что тот решился произнести её вслух, и тем не менее по её спине пробежал холодок. Впервые в своей жизни она испытала власть мужчины. Она молчала. Епископ встал и, галантно поклонившись, удалился. Она попрощалась с ним кивком головы, не поднявшись с кресла.
Свежие комментарии