На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Славянская доктрина

6 443 подписчика

Свежие комментарии

  • Руслан Богомолов
    Такая умная и логически выверенная статья, а в конце ну глупейший вывод о НУЖНОСТИ нам Зеленского живым. Зеленский, и...Операция «Ликвида...
  • Юрий Ильинов
    В Таджикистане задержали девять человек за связь с террористами из «Крокуса» МОСКВА, 29 мар — РИА Новости. Девять жит...О националистах, ...
  • Юрий Ильинов
    Отфильтровaлa жeстко круг общeния, Кaк бaбушкa сквозь мaрлю молоко. И появилось в сeрдцe ощущeниe, Что мнe тeпeрь спо...Операция «Ликвида...

Как снимался фильм

Как снимался фильм.

«Искусство требует жертв…»

Сентенция.

 

Город–герой  Севастополь, если кто и не знает, расположен, как и великий Рим, на семи холмах. Холмы довольно крутоватые, так что нам, курсантам Севастопольского Высшего Военно–Морского Инженерного Училища, расположенного в поселке Голландия (не путать с Нидерландами!) к пирсам бригады дизельных подводных лодок приходилось спускаться по довольно крутому трапу. Июль месяц не самый прохладный месяц в Крыму, поэтому спускание к пирсам, а особенно последующий подъем – довольно впечатляющая штука. Семь потов изойдет благодаря столь горячо любимой нашими начальниками военно–морской форме. Уж на что я не люблю янки, но после того, как я увидел их летнюю форму, мне почему–то очень сильно захотелось одеть наших руководителей в курсантскую «двойку» и заставить их пройтись по тому трапу пару раз туда–обратно.

Но бодливой корове Бог рог не дал, а поэтому приходилось ходить, что и делали мы с постоянной регулярностью. Как–то, уже под конец нашей практики, мы с нашим руководителем капитаном 2 ранга Бобровым Николаем Степановичем бодренько в 07.30 спустились на пирсы. Ещё было довольно прохладно (+22°С) и нам было радостно. Надо отметить, что на пирсах были сделаны курилки довольно оригинальным способом – над водой сварена беседка, пол был сделан из довольно толстых досок, сбитых с некоторым интервалом, что позволяло пеплу и «бычкам» свободно лететь на воду, предохраняя, таким образом, культовое сооружение Краснознаменного Черноморского Флота, каким является пирсовая зона, от возможного пожара. Умные были раньше дядьки, за что честь им и хвала!

Так как с утра, по закону Архимеда, необходимо провентилировать легкие свежей порцией никотина, курсанты гурьбой направились к курилке, предвкушая сладостный запах дыма… Но не тут–то было. В курилке сидело два старших офицера – капитан 1 ранга и капитан 2 ранга. Сзади, за курилкой, на корне пирса маячил капитан 3 ранга. Ни одного из этих офицеров мы до сих пор не видели, хоты уже были знакомы с большинством офицером бригады. Непорядок – подумалось нам, но в сердце начинал заползать холодок тревоги, так как присутствие непонятно откуда взявшегося на пирсовой зоне капитана 1 ранга не сулило никому ничего хорошего.

Пришлось вспоминать требования Устава и, заходя в курилку, запрашивать «добро» на вход и на прикуривание вожделенной сигареты. Капитан 1 ранга молча, как и подобает большому начальнику, кивал головой – мол «добро». Капитан 2 ранга с ним о чём–то оживленно говорил, не обращая на нас никакого внимания. Курсанты заполнили курилку и жадно задымили с благословения вышестоящего начальника. Я, как некурящий, внимательно смотрел на капитана 1 ранга – лицо было отдаленно знакомым, но где я его видел – никак не вспоминалось. Прошло минуты три, и тут в курилку ввалился обалдевший от наличия вышестоящего начальника наш руководитель.

«Товарищ капитан 1 ранга, – бодро начал он, явно щеголяя своей флотской выправкой и примерной памятью, – курсанты 3–го факультета СВВМИУ в количестве десяти человек проходят практику на ПЛ. замечаний нет. Доложил капитан 2 ранга Бобров»

«Ничего, ничего, продолжайте», – ответил капитан 1 ранга, явно не стремящийся отвлечься от разговора со своим собеседником.

«Разрешите узнать план действий на сегодня», – обратился к нему Николай Степанович, втайне, в душе, лелеющий мысль отправить нас куда–нибудь на работы и как можно дальше.

Капитан 1 ранга еще раз махнул рукой, что должно было означать – не суетись под клиентом, кап два, и плыви в море самостоятельно, не до тебя, а сам продолжал увлеченно беседовать со своим спутником. Капитан 2 ранга, с которым он беседовал, поднял на Николая Степановича взор, полный укоризны, – мол, что же ты, мил человек, отвлекаешь вышележащее начальство пустяшными вопросами, – если не знаешь что делать – организуй изучение Уставов или уборку территории, неужели вас этому не учили?

Николай Степанович из–за начинающей жары (напомним, было +22°С) соображал туго. То ли вчерашнее стояло буквой «зю» перед глазами, то ли способность переваривать немую информацию, заложенную в движениях начальства, слегка атрофировалось за время преподавательской карьеры, но наш руководитель захотел внести ясность в поступившеё распоряжение. «Прошу разрешения уточнить план действий, товарищ капитан 1 ранга», – вопросил он несколько более громким голосом, чем допускается в разговорах с незнакомым начальством.

Капитан 1 ранга вкупе с капитаном 2 ранга прекратили беседу и повернулись к Николаю Степановичу. В воздухе повисла напряженная тишина. Курсанты перестали затягиваться, и сигареты тихонько тлели в их руках, притихшие и как–то враз прекратившие сильно дымить – не дай Бог дым попадет в ноздри или глаза начальнику. Птички, до недавнего времени весело щебетавшие в небесах и радовавшиеся утреннему солнышку, казалось, замерли и повисли в воздухе. Мне показалось, что сейчас будет атас полный, в простонародье называемый по имени пушного зверька – «писец». И он наступил!

«Что ты суетишься, – послушалось от начальства, – покури,  расслабься, мы – артисты…»

Мы постарались тихонько исчезнуть из курилки. Николай Степанович стоял красный, как рак, с вытаращенными от еле сдерживаемого гнева глазами. Минуты через две его прорвало, но мы были уже на переходном мостике и направлялись в общий строй экипажа. От курилки ветер доносил часто повторяемое «…ять» и «…ец», а под конец донесло ветхозаветное «…ли, суки!». Птички исчезли, чайки гребли ластами так, что корабль начало тихонько покачивать на «спокойной глади моря».

Наш командир проявил живейший интерес к издаваемым нашим руководителем практики звукам и обратил свой взор на курилку. Там виделся Николай Степанович, размахивающий руками, и два офицера, которые, по–видимому, пытались его успокоить, но у них ничего не выходило. Кончилось все это тем, что капитан 1 ранга со своим напарником выскочили из курилки, а Николай Степанович, обессиленный и оскорблённый в самых своих светлых чувствах, сел и закурил, что делал очень редко, да и то в некотором подпитии. Его участие в событиях на этом закончились, поэтому оставим его в курилке и пожелаем ему больше так впросак не попадать…

Наконец прозвучало: «Товарищ командир, время вышло» и флотская жизнь покатилась по своим рельсам. После поднятия Военно–Морского Флага и Гюйса командир предоставил слово нашему заместителю. Как я уже рассказывал в своём эссе «Купание» старого зама после прыжков с борта нашей героической лодки перевели куда–то с повышением, что вызвало тихую радость в наших сердцах, улыбку нашего механика Петровского Александра Михайловича и сильное огорчение нашего бригадного особиста, который, по его выражению, до конца дней своих не простит себе то, что не взял с собой тогда автомата, тогда бы медаль получил, а так втык от своего начальства за снижение бдительности.

Новый зам был ничего, к нам (курсантам) не приставал с идиотскими, на наш взгляд, желаниями нарисовать стенгазету или «Боевой листок», сынов солнечной Средней Азии драл в меру и был порядочным человеком. За всю свою довольно долгую службу я таких встречал очень редко, и не в своём, почему–то экипаже. Командир его вызвал, и тот радостно сообщил нам, что нашей подводной лодке, как отличнице боевой и политической, морально крепкой и сознательной, поручено великое дело пропаганды флотской службы – участие в съёмках фильма «Слушать в отсеках».

Я так думаю, что более пожилое поколение смотрело этот довольно бездарный фильм, но тем, кому посчастливилось не лицезреть это произведение искусства, вкратце напоминаю сюжет. Командир подводной лодки получает задание на учениях прорваться в бухту противника, если не ошибаюсь – в картине она названа как Голубая, и разнести там всех в пух и прах. Командир немолодой и уверенный в себе человек. На войне у него отец был тоже командиром ПЛ, то есть преемственность поколений, но он погиб где–то на подходе к этой же бухте, стремясь туда прорваться, но фашисты её обнаружили. Чтобы попасть в эту бухту надо было проползти по извилистому дну, а там сети, мины и все становится понятно. Отцу и его экипажу не повезло.

Но командир (сын) сказал – я не я, если не пройду, и прошёл, всех раздолбал и вышел победителем. Для того, чтобы командир слишком часто не мелькал на экране, режиссёр решил прилепить к нему одного торпедиста (старшину 1 статьи), одного лейтенанта минёра и штурмана. На большее у сценариста фантазии не хватило. Старшина 1 статьи должен был уволиться, но, чувствуя, что без него будет полный «писец» (смотри выше), он во время погрузки боезапаса покинул свой боевой пост, подбежал к командиру (капитану 2 ранга) и комбригу (капитану 1 ранга) и сказал им, что  гражданка  –  это  не  тётка  голая в постели – подождёт, а без него в отсеках ничего не

услышат и не сделают.

Два старших офицера прослезились (вот какова комсомольская закваска!) и вместо того, чтобы посадить этого придурка на кичу пустили строителя коммунистического общества в море. Там он лично толкал торпеду в торпедный аппарат и – мне так и непонятно было – а если бы он не пошёл в море – что бы лодка делала. Но это так, к фильму, но на самом деле я знавал ребят, которые просились в автономку, даже если и их служба подходила к концу, и мы были рады за них, ибо тогда еще считалось, что подводник – это мужик с большой буквы, а не как сейчас мужиками зовут тех, кто ездит на мерсах и на шеях у них золотая – в палец толщиной, – цепь. Но в фильме для нас, подводников, это выглядело как гротеск, ибо из всего экипажа было показано человек пять – и как лодка плавает под водой зрителю ясно не было.

Тут мне хочется сделать небольшое отступление от рассказа. Не люблю я фильмы о подводниках, снятые нашими и не нашими режиссерами. Один фильм хороший был – «Командир счастливой «Щуки»«, но его так редко показывают, что уже начинаешь забывать, что он существует. А все эти «К–19», «72 метра», «Слушать в отсеках» – такое впечатление, что сценарии писали люди, крепко ненавидящие подводников и в школе никогда не учившиеся. Я сам не люблю замов, но то, что показали в «К–19» вообще ни в какие рамки не лезет. В «72 метра» народ сидит под давлением 7 кг/см2 и ему ничего – ещё и апельсины жрут, а я всю жизнь думал, что под таким давлением они дышать–то с трудом смогут, если вообще смогут. После этого фильма наши атомные собратья все ходили и у меня спрашивали – а что, правда, все «Варшавянки» под водой ходят с открытыми переборочными дверьми, как будто РБЖ ПЛ не для них писалось? И действительно как это ИБМ их выпустило в море с не заправленными и не проверенными ИДА–59М? И как это человек, просидевший под давлением 7 кг/см2 около 4–х часов выходит на поверхность методом свободного всплытия, без выдержек по глубинам и так далее, что писано в ПВС, после чего бодренько бегает по сопкам, а не плющится по волнам в лучшем случае с кессонкой?

А ведь люди гражданские смотрят на это всё и верят, что такое возможно. Доказывают, что на «Курске» люди с глубины 110 метров могли выйти спокойно, даже не зная, что без ДГБ (добавочных гелиевых баллонов) наверх всплыли бы одни покойники, если бы даже им и удалось протиснуться в выходной люк кормового отсека. Ну и так далее. Если это пытаются скрыть правду из–за режима неразглашения военной тайны, то я думаю, американцы тоже имеют подводный флот, и дураков там нет, в отличии от нас, если у них корабли тонут гораздо меньше нашего. Кого дурим, непонятно?

Но не это главное в моём рассказе. День служебный начался, как я уже отмечал, с подъёма Флага и Гюйса. Это неизбежно, как гибель империализма. После выступления зама, народ повеселел. К этому времени к нашему экипажу подошел начпо в сопровождении капитана 1 ранга и капитана 2 ранга (артистов). Они были нам представлены и их роли озвучены. Далее начпо вкратце (как всегда) остановился на международном положении и происках империализма (гибель которого доказал Владимир Ильич Ленин со товарищи), в связи с чем возникла необходимость повысить и улучшить пропаганду службы в Военно–Морском Флоте Советского Союза, как оплоте миролюбивой политики нашего государства. Нам было сказано не мешать, но… живучесть и остойчивость корабля, выполнение распорядка дня и планов боевой и политической подготовки. Война войной, но обед, то есть флотская служба, – по распорядку.

Мы, курсанты то есть, в съёмках фильма участия практически никакого не принимали. Мы работали с матчастью и подчинёнными. Единственный мой вклад в создание этого фильма – это фланка, которую я одолжил артисту, играющему старшину 1 статьи, так на то, в чём он был одет, без смеха смотреть было невозможно. Фланка была больше его размеров на десять, поэтому соединение рукавов с плечом у него находился на середине руки (между плечом и локтем). Так как реквизиторше было сказано, что погон пришивается на плече, то сами можете догадаться, куда он был пришит – на орёлика напялили фланку, карандашом отметили окончание плеча артиста (что приходилось почти на середину по длине плечевого шва) и тётенька бодренько начала орудовать иголкой, пришивая погон. Пришлось её поправить, но погон в новом месте (где и должен находиться по Уставу) оказался на середине руки. Пришлось подарить им свою фланку. Она ему подошла, но вернуть её мне после окончания съемок фильма так и не удосужились. Ну да Бог с ней.

Из съёмок всего фильма вспоминается мне два эпизода, которые так ярко характеризуют отношение артистов к процессу съёмки.

Первый эпизод снимался ночью. Я заступил помощник дежурного по ПЛ, поэтому весь  процесс  прошел, можно сказать, у меня на глазах. Так как я был, можно сказать, главным электриком, то помогал осветителям тянуть провода и подключать их к электроэнергетической системе нашей субмарины, в связи с чем мне разрешили постоять в сторонке  и  посмотреть  на  процесс  фильмопроизводства.

Снимали эпизод обращения старшины 1 статьи торпедиста, уволенного в запас, к комбригу и командиру с просьбой отправить его в поход. На экране он идет минуты полторы–две от силы. В натуре его снимали всю ночь и всё действо прекратилось под утро, когда возникла необходимость вызывать санитарку. Казалось бы, чего проще – идут два офицера, тут к ним подлетает бравый орёл комнатный и отвлекает их от осмысления глобальных проблем и путей их решения с идиотской просьбой отправить его в море. Что бы сделал нормальный комбриг нормальной бригады нормальных подводных лодок? В худшем бы случае посадил бы нарушителя его дум суток на 10 на кичу, в лучшем – дал бы пинка под зад, чтобы не отвлекал от раздумий.

А тут стоит кран, народ сидит по «Учебной тревоге», торпедопогрузочный люк отдраен, лебедка закреплена и проверена, погрузочная партия, которую в кадре так и не видно, проинструктирована и расписалась везде, где только можно с тем, что если торпеда его придавит, то начальство не виновато. Крановщик тоже проинструктирован и расписался, торпеда надраена (подготовлена) и тоже кто–то за неё расписался. В общем, все готовы. Пошла команда «Вира» и торпеда поехала. Командир (артист), который (по идее) должен быть или около торпеды, или на мостике, гуляет с комбригом по пирсу, и ему наплевать на торпеду – обсуждаются насущные вопросы войны и мира, то есть учений.

А тут целый старшина 1 статьи подлетает к ним, подносит лапу к уху и требует отправить его не на три буквы, а в море. Когда количество дублей перевалило за десяток, мне стало неинтересно. Снимать начали часов в одиннадцать вечера, в 4 утра крановщик, заснувший за рычагами крана, выпал из будки крана на пирс и разбил себе голову. Торпеда зависла в воздухе. Настоящий командир ПЛ матерился так, что на противоположной стороне бухты залаяли собаки, но флотская служба хороша тем, что любое происшествие в умелых руках превращается в незначительное событие. Выскочил наш доктор и густо обляпал йодом пострадавшего.

Желание эскулапа обернуть раненого бинтами в самом зародыше было пресечено командиром (настоящим). Командир, помятуя о том, что нервные клетки не восстанавливаются, а вид пострадавшего заставил его организм израсходовать часть жизненно необходимой субстанции, вызвал старпома на мостик с 200 граммами шила, которые и опрокинул внутрь себя за здоровье пострадавшего, после чего последний встал и полез в кабину опускать торпеду в торпедовоз. Когда болванка легла на своё место в кузове торпедовоза, командир перевел дух и послал всех… спать. Я, как исполняющий обязанности старшины команды электриков, помог осветителям отключить софиты и прожектора, после чего также убыл в коечку. Эпизод был снят, режиссер и артисты были в восторге, чего нельзя было сказать о нашем экипаже и водителе крана.

Как снимался второй эпизод мне известно со слов старпома. Надо сказать, что помощником режиссера в этом фильме была женщина, которая, по своей собачьей женской натуре, любила всюду совать свой нос. Тётеньке было лет эдак за сорок, но по лодке она лазила бодро и постоянно испытывала какое–то садистское желание что–нибудь покрутить.

А старпомы раньше были не то что нынешнее племя. Они бдили, и очень зорко. Они блюли флотскую службу, лелеяли её и взращивали мореманов, способных хоть водки выжрать целый таз, хоть американцев поиметь во все щели, за что им (старпомам) и огромное спасибо…

Снимали эпизод проползания ПЛ по какой–то подводной расщелине в бухту Голубую, роль которой выполняла Балаклавская бухта (если кто не был – смотри описание в рассказе «Купание»). Карту нарисовал настоящий художник, и её было довольно сложно отличить от настоящей – работал мастер своего дела. В рубке штурмана артист, изображающий командира БЧ–1 под руководством командира ПЛ – артиста, лихо наносил курс, с упоением тыкая в произведение акварельного искусства измерителем и чертя карандашом ломанные линии, даже не подозревая о магнитных склонениях и подводных течениях…

А в это время помощник режиссёра решила подергать за ручки приводов клапанов вентиляции. На 641 проекте в ЦП они расположены по правому борту примерно по середине отсека в проходе и представляют собой манипуляторы с ручками, которые замками закреплены за ушки, дабы исключить нечаянное их перемещение в пространстве и, как следствие, открытие клапанов вентиляции. Замки висели, но, как всегда у нас, закрыты на ключ не были. Все моряки знали, что их трогать нельзя, и не трогали. А вот немолодой даме захотелось… Замки снять она уже успела, и её шаловливая ручка потянулась к ручке манипулятора, дабы потянуть её на себя. Но тут из второго отсека в ЦП влез старпом. Как я уже говорил, старпом был опытный, служил в должности лет пять, поэтому он ничего говорить не стал, а потихоньку начал подтягивать к себе ключ для проворачивания клапана вентиляции.

Но не только старпом обладал повышенной интуицией, тётя тоже. Поэтому то ли шестым чувством, то ли краем глаза она увидела, что жизни её угрожает штуковина весом килограмм под десять с длинной ручкой. Она  ринулась по направлению в четвёртый отсек. Но так как инстинкт самосохранения сработал раньше, нежели сознание, то она рванулась, а один манипулятор остался в её руке, что и привело к его перемещению и открытию клапана вентиляции правого борта. Раздался шум и лодка медленно покатилась на правый борт. А на борту торпеды, а на борту люди, а люк отдраен, а концы питания не отсоединены, и так далее и тому подобное…

Старпом взревел как раненный бык и отправил в полёт ключ. Помощник режиссёра наконец отпустила манипулятор и кинулась к переборочной двери в корме отсека. Ключ летел быстро, рассекая со свистом воздух, но дама оказалась проворней. Когда она влетела в четвёртый отсек, ключ со звоном врезался в кормовую переборку. Лодка сотряслась, как раненая лань. Через секунду через переборку пролетел старпом. Режиссёр обалдевшим взглядом уставился на оператора. Камера работала, но кроме удаляющегося рева старпома ничего из звуков она записать не могла.

Штурман от звона, пронесшегося по корпусу подводной лодки, вздрогнул, и измеритель воткнулся ему в палец. К затухающему ниагарскому водопаду проклятий старпома добавилось не менее выразительное «Бля…» штурмана, который начал трясти рукой. На акварель закапала кровь. Художник рванулся к своему полотну, но обилие народа не дало ему прорваться. «Ему жесец настал», – кричал художник, расталкивая мешавших, что ему слабо удавалось. Режиссёр кричал, чтобы все успокоились, а художника предупредил, чтобы к завтрашнему дню новая карта была готова. Далее диалог строился по строгим законам Военно–Морского Флота:

– Я не успею!

– А мне по барабану!

– Вы знаете, сколько времени надо на изготовление карты?

– Хоть всю ночь рисуй – ты не Пикассо, а это не «Герника»!

– Где я акварель возьму?

– Рожай…

В общем, как у нас, что хочешь делай, а к утру чтобы было. И так далее, и тому подобное (И надо сказать, что флотский пример заразителен – к утру новая карта была)…

Я сидел в шестом между станциями ГГЭД по левому борту, что меня и спасло. Вначале в отсек ворвался аромат духов, вслед за которым пролетела в седьмой отсек тётя. Через минуту послышался рёв кабана, у которого отрезали то, что, как правило, грозятся отрезать отцы ухажерам своих дочерей в случае чего, и промчался старпом. Через минуту на корабле сыграли аварийную тревогу «Резкое нарастание крена», с которым мы справились за минуту (цистерна была продута). Я поспешил в седьмой отсек. Входной люк седьмого был отдраен и с пирса доносился затихающие крики старпома. Матросы в отсеке стояли в обалдении и никто не мог произнести ни звука.

Я поднялся на надстройку. На пирсе стоял старпом и, чередуя «…ять» с «…сец», что–то втолковывал режиссёру, размахивая перед его носом пудовыми кулаками, от чего режиссёр пятился, и на лице его было написано огромное желание раствориться в просторах бытия…

Под конец съёмок нас сняли на дне Военно–Морского Флота в Севастопольской бухте, когда мы стояли там на параде, и, если хорошенько присмотреться, то можно разглядеть меня в строю на корме подводной лодки – я там стоял в строю третьим слева. А помощник режиссёра больше к нам на лодку не приходила, ибо старпом прилюдно пообещал не посмотреть, что она работник искусства и женщина, а напялить её на канифас по полной программе, да ещё в извращенной форме  в прямом и в переносном смысле, И что он ей покажет – за что надо хвататься своими шаловливыми ручками в присутствии таких знойных мужчин как он сам…

Картина дня

наверх