Наполеон.

«И на безрыбье и рак – рыба»

Народная поговорка.

 

Народ выпивал… Надо ли говорить вам, просвещённый читатель, что у нас на Руси это дело, заслуживающеё всякого внимания и уважения, – святое и, как правило, начинается спонтанно и непременно с чьего–то крамольного вопроса: «А не послать ли нам гонца?»...

Самое интересное, что даже во времена хронического отсутствия денег в начале девяностых, ни у кого даже не возникало мысли – а на какие шиши, спрашивается… Шиши находятся, после чего, естественно, гонец отправляется в путь с наказом взять пол–литра (литр, полтора и т.д. в арифметической прогрессии) и чего–нибудь на закусь, причем это чего–нибудь, как правило, означало сырок или грамм триста колбаски, плюс баночка огурчиков.

Добываются стопари и раскладывается газета вместо скатерти (особенно хорошо и качественно под это дела шла «Боевая вахта» – помните  анекдот: сидит Владимир Ильич на известном месте, мечтает, приспичило вождю революции, понимаете ли… Добежать–то он добежал, а вот с бумагой напряжёнка – забыл её Владимир Ильич. Тут мимо Горький рулит с книжкой. Ильич ему: «Алексей Максимович, дай книжку!», тот даёт. Ленин читает – «Мать». «Очень своевременная книга, Алексей Максимович!» – провозглашает вождь пролетариата и с радостью переводит дыхание…, так вот – «Боевая вахта» очень своёвременная газета!), изыскивается хлеб и ножик.

А в это время гонец является, как «печальный Демон, дух изгнанья…» (во, оказывается еще начала «Мцыри» тёзки Лермонтова не забыл!), но не с роем воспоминаний, а с ёмкостью и тем самым закусоном, определяемый количеством мелочи, оставшейся на  сдачу  от  покупки  основного продукта.

Ёмкость выставляется, баночка с огурчиками открывается и после  недолгих  раздумий – пачкать тарелку или нет, – оставляется в открытом виде на столе, сырок и колбаска режется на мелкие кусочки, после чего… народ начинает – смотри первую фразу рассказа.

Когда первая бутылка подходит к концу (а впереди еще было 2), на столе остаются: 6 стопок (по количеству участвующих в действии), 1 кружка кофе для меня, как непьющего, но контролирующего, 4 куска хлеба, 2 куска колбасы, 2 огурчика, ножик, 2 вилки и 1 кусочек сыра… Народ начинает призадумываться, ибо ртов много, а еды, сами понимаете, мало…

Думать наш народ долго не умеёт, от чего все решения принимаются быстро. Решение пришло единственно верное – продолжить выпивон с оставшимся закусоном, но…, но… вилками не частить, а лишь занюхивать, а то времени, как говаривал небезызвестный генерал Михалыч, на отдых не останется.

Поэтому оставшиеся количество спиртного (кто не знает формулу – отсылаю к учебнику химии) было выпито с оставшимися продуктами. Сам этот процесс долгого времени не застал, и все начали расходиться. Была ночь, часа три, или что–то около того…

Народ покинул место пиршества, не забыв, естественно, убрать за собой газету, служившую скатертью, а стопори поставить в тумбочку. Дружной гурьбой экипаж почти что гвардейской, почти что орденоносной и прочая, прочая, прочая дизельной подводной лодки «Б–…» (сами понимаете – это большой секрет в нашей стране!) вывалился из казармы во чисто поле, именуемое посёлком Финвал.

Ах, как чудны, прекрасны и освежающе бодрящие ночи в нашей бухте Бечевинской, если только не идёт дождь, снег, не дует ветер и не стоит туман (что бывает довольно часто). Звёзды, эти ночные конфетти мироздания, смотрят на вас сверху и перемигиваются, задаваясь вопросом – а какого, извините, волосатого, хвостатого, с рожками и свиным пяточком вас, друзья, сюда занесло?

На это всегда было два ответа: первое – спасибо  горячо  любимой,  руководящей  и  направ-

ляющей партии за нашу счастливую службу; и второе – Родина послала. Все, кто служил, понимают, что Родина, за редким исключением, всегда посылает туда, куда тебе не надо, а в настоящий момент необходимо ей, правда, не забывая в те времена хорошо оплачивать труд того, кого она послала. А так как в те светлые времена, как я уже не раз говорил, никто не спрашивал – а хочется ли тебе, родимый, служить в Бечевинке, а просто и ясно говорили – малыш, труба зовет и «Авача» под парами…

Поэтому, наверное, в Бечевинскую и заносило отнюдь не самых худших представителей офицерской кагорты, впрочем, как и везде попадались исключения, о которых и писать не хочется. Но о них в этом рассказе не будет ни строчки, а рассказ будет как раз о лучших представителях, которые имели, скажем так, маленькие слабости…

В предыдущих рассказах я уже описывал наш поселок, так что повторяться не буду. Весело переговариваясь, народ расходился по домам, только лукавый трех дружков – Ярина Виктора Юрьевича (помощника командира ПЛ), Володина Александра Геннадьевича (минёра) и Соломина Сергея Викторовича (командира БЧ–4,7), под белы рученьки провел между всех домов и направил к восьмому дому. Шлось им легко, разговор велся, в основном, междометиями и фразами, филологами приписываемыми татарскому наследию (обижая тем самым их, ибо все основные, так сказать, первоначальные выражения татары сами переняли у русских), принятыми на флоте в качестве основного языка (русский – второй, в биографии он пишется с примечанием «пишу и читаю со словарём»).

Прекрасная, звёздная ночь, ласковый ветерок умиротворял души трёх воинов Его бывшего императорского величества Российского Флота, а хвостатая бестия ненавязчиво вела их по бетонке, помогая (за что честь ему и хвала, козлобородому) обходить всякого рода препятствия в виде ям, камней и выступающей из дороги проволоки. Все было великолепно, если бы…

Ах, как много и часто в нашей жизни встречается вот это «если бы…». Вот и три героя вместо того, чтобы пойти домой, стянуть свою одежду с себя и развесить её на спинку стула, после чего бросить своё тело в люлю и крепко выспаться в течение трёх оставшихся до подъёма часов, шли по направлению к хорошо известной им квартире, так как выпито было хоть и достаточно, но мало, а хотелось еще…

 

- 2 -

Капитан–лейтенанту Пониковскому Станиславу Семёновичу снились нехорошие сны. Спал он, по обыкновению, довольно крепко, но душа его отчего–то маялась. Тело его совершало периодические вращательные движения вдоль продольной оси, ухитряясь при этом не нарушать покоя своей супруги и не втыкаться своим продолговатым носом в стенку.

Жена его, несравненная Валентина Петровна, по фамилии, как вы уже догадались – Пониковская, спала и видела тридевятый сон, судя по легкой улыбке не её безмятежном лице  – приятный. Она не ворочалась, и ей было покойно…

Как уже упоминалось, ночь была лунная и звёздная, но на сон супругов это никак не отображалось. Струи ночного эфира, слегка волнуясь и дрожа от нестерпимого желания творить добро, окутывали и нянчили обоих, оберегая семейное счастье, такое кратковременное и непостоянное в семьях морских офицеров. Даже настырные и крикливые чайки, эти не всегда приятные представителя птичьего сообщества, в эту ночь как–то притихли.

В три часа пятнадцать минут утра (или, как кому нравится – ночи) в квартире вышеупомянутых супругов раздался звонок. Тембр звонка, изготовленный Станиславом Семёновичем из подручных материалов, был нахален, противен и громок. Валентина Петровна, приехавшая с Запада к своему благоверному за неделю до этого, никак не могла привыкнуть к истошному крику механического сооружения, висевшего бесформенной кучей на стенке в прихожей. Она вздрогнула всем своим крепко налитым телом и проснулась.

Прекрасный сон прервался в самом интересном месте, и Валентина Петровна была готова растерзать всякую сволочь, которая давила за дверью на кнопку звонка. Эта была её первая мысль, вторая, пришедшая незамедлительно,  – о  детях, отчего шансы спастись у звонивших резко снизились.

Дети, Андрей, 8 лет, и Виктор, 4 лет, спали в детской. Морфей баюкал их на своей груди и рассказывал им на ушко какую–то веселую сказку, отчего даже пронзительные крики звонка не смогли отвлечь внимания детей от повествования ласкового бога сна. На этом мы их, детей, и оставим, благо, что нашему повествованию они больше, практически, и не понадобятся. Пусть Морфей трудится на славу, и им снятся только прекрасные сны!

Но Валентина Петровна об этом не знала. Она знала только одно –  какие–то  люди  изымели

желание разбудить её, покушались самым зверским образом на покой и сон её детей, а этот урод, именуемый, по недоразумению, её супругом спит и ему хоть бы хны. Обуреваемая святым негодованием, Валентина Петровна встала с кровати, набросила на себя халат и прошла в  детскую.  Дети

спали, причмокивая во сне, и это несколько успокоило супругу.

Она повернулась, прошла в залу и сердито пихнула в бок ничего не подозревавшего Станислава Семёновича. Бок отозвался медленно затухающим колебанием тела, но владелец бока просыпаться не желал категорически. Валентина Петровна стукнула сильнее и повыше. Повыше оказалось ребро (из которого, если кто еще не забыл, были сделаны женщины), которое никак не отреагировало, так как было покрыто трехсантиметровым слоем жирка. Вибраций  было  меньше, а  эффект – тот  же.  Станислав Семёнович улыбнулся и медленно повернулся на левый бок.

Валентина Петровна вошла в раж. Она трясла супруга, голова которого совершала на подушке поступательно–вращательные движения, а по сотрясениям тела его можно было изучать волновую природу колебаний. Но… военный спит, служба идёт, а организм всякого военного привык забирать минуты отдохновения все сразу и мгновенно, ибо когда будут очередные минуты отдыха – не знает даже Министр Обороны нашей великой и могучей…

Тут Валентина Петровна, немного уставшая как от попыток разбудить супруга, так и от взвизгиваний звонка, вспомнила, как её супруг рассказывал о том, как он старшиной роты будил своих подчинённых. Поэтому она сказала ему на ухо: «Тревога, милый», после чего была сброшена на пол взметнувшимся с кровати телом супруга. Станислав Семёнович, не открывая глаз, оделся, сказал: «Буду после подведения» и вышел в коридор. На все эти манипуляции у него ушло полторы минуты, причем глаза ни на минуту не открывались.

Не одевая ботинок Станислав Семенович подошел к двери и открыл её с благородным желанием убыть на место службы, но что–то в дверях мешало пройти. Станислав повторил попытку, но преграда устояла. Так как весу наш герой был не маленького, то он поднатужился, и отдал команду своему организму приложить максимальное усилие в точке препятствия. Тело выполнило приказ, но преграда устояла!

Это было что–то новенькое. Станислав Семёнович наконец–то открыл глаза, так как автопилот начал давать сбои и не направлял тело по проложенному многими годами маршруту. Перед взором ошеломленного Станислава Семеновича стояло три тела. Тела стояли только благодаря тому, что последний, а им был Володин Александр Геннадьевич (минёр), зацепился за опорный стояк на площадке и при всем желании не мог пройти назад, а впереди, в прослойке между ним и фигурой Станислава Семёновича, пыхтели и пытались глотнуть немного свежего воздуха организмы Ярина Виктора Юрьевича (помощника командира ПЛ) и Соломина Сергея Викторовича (командира БЧ–4,7), который никак не мог оторвать своего пальца от кнопки звонка.

Необходимо добавить, просвещенный читатель, что товарищ Пониковский Станислав Семёнович был на подводной лодке «Б–…» командиром БЧ–5 (механиком, то есть) и имел воинское звание капитан–лейтенант, как говорил один мой хороший товарищ «Кап–лей, лей, лей…». Однако, Станислав Семёнович, в отличие от этого хорошего товарища, це два аш пять о аш (смотри химию) не употреблял в любом виде, несмотря на то, что пару раз прикладывался к живительной влаге, после чего начинал давить стаканы в руках и мрачно смотреть на всех исподлобья, как бы вопрошая: «А вы, суки, что здесь делаете?».

Но это было редко. Зато… зато товарищ механик имел дома это самое це два аш пять о аш и в порядочном количестве. Теперь вам понятно, уважаемый читатель, почему господин с рожками вёл наших друзей именно в эту квартиру! А времена были, как я и товарищ Райкин уже упоминали – гнусные, можно сказать прямо–таки поганые по части наличия в магазинах русского народного продукта, вследствие чего механик был весьма уважаем своими товарищами по экипажу, тем паче, что характер у него был не очень злой, и в трудные минуты своих товарищей он выручал.

А минута была трудной, ёжику понятно… Из всех стоящих живой стенкой перед механиком был способен сказать внятно и вразумительно только Ярин Виктор Юрьевич.

– Семёныч, выручай, тяжело! – прогудел он механику в лицо, и слова эти с их неповторимым запахом окончательно пробудили механика

Желание было вечно, и оттого понятно.

– Проходите, только тихо, а то дети спят, – он отодвинулся, давление, создаваемое его телом на жалкую площадь силуэта помощника резко снизилось до нуля, отчего тот влетел в коридор, по счастливой случайности не задев дверей. Организм командира БЧ–4,7, действующий под силой противодействия тела минёра, рванулся вперед, но палец, приклеившийся к кнопке замка, помешал перемещению вышеперечисленной фигуры в прямоугольник двери, в результате чего минёр упал, но, как говорил наш один бывший комбриг – головой к кораблю, поэтому наказания был недостоин. Механик поднял  Соломина Сергея Викторовича с комингса, отклеил его палец от звонка и, под аккомпанемент внезапно наступившей тишины, направил на кухню.

Минёр, приложив некоторые навыки и толику старания, оторвался от стояка и самостоятельно прошествовал на кухню. Следом вошел Станислав Семёнович и тихонько закрыл за собой дверь

Опишем несколько квартиру досточтимого командира ЭМБЧ ПЛ «Б–…» (напоминаю – секрет, товарищи, никому не проговоритесь, а то товарищи бдят, понимаете ли, во все свои очи и уши!). Пятый этаж нового, под широковещательной биркой «8», дома на номер люкс явно не тянул, но две комнаты… но кухня… но коридор…но раздельные санудобства могли впечатлить кого угодно в стольном граде Бечевинка. Одними окнами квартира выходила на сопку, вторыми окнами – туда же, поэтому ночью они были тёмными, и полнолицая Луна, как сообщалось ранее – светившая во весь свой наглый жёлтый круг, в окнах не маячила.

В связи с этим, а также памятуя о том, что Станислав Семёнович закрыл входную дверь, перекрыв тем самым пространство для полета фотонов, исторгаемых засиженной мухами двадцативаттной лампочки, пришлось включить свет на кухне. Механик жмотом по части электричества не был, поэтому стоваттная лампочка осветила композицию из трёх тел, двое из которых уже успели сесть на табуретки, а третий прислонился к стенке и закрыл глаза, якобы ослепленные ярким светом.

Как я уже напоминал, механик был нормальным человеком и мог понять по одному внешнему виду товарищей – какая экстренная помощь тем нужна была в первую очередь. Поэтому, не говоря ни слова, он из шкафчика достал три фужера (а у нас на флоте пьют из стопарей только интеллигенция, к которой четыре находившихся в квартире офицера никак не относились), из морозильника холодильника бутылку «Рояля» (ах, как выручал он нас в приснопамятные девяностые годы), в которой был налит (вы чувствуете, уважаемый читатель, как хочется сглотнуть комок слюны, подступивший к горлу?) – да, да, да… он самый прекрасный, самый нежный, самый благотворно влияющий на организм в минуты слабости, отчаяния и раздумий за судьбы нашей милой и прекрасной Родины, – спиритус вини, как говаривал незабвенный Александр Блок (In vineveritаs! – истина в вине), но не китайского, в нашего, то есть доброкачественного, разлива.

Механик посмотрел на троицу и увидел в их глазах отображение бутылки, которая враз запотела, и как сквозь изморозь, покрывшую стекло, тягуче медленно и ласково переливается поверхность жидкости. По мере подхода к столу бутыли глаза минёра, помощника и сорок седьмого принимали состояние и цвет того, что так медленно, по их мнению, приближалось к столу с явным намерением переместиться из одной тары в три других…

- 3 -

Супруге Пониковского С.С. Валентине Петровне было нехорошо, прямо таки очень муторно... Мало того, что её оторвали от приятных сновидений, так еще в квартиру вломились трое, нагло уселись на табуреты, а вахлак и рохля супруг ещё для них вытащил из морозильника бутылку со спиртом, которую Валентина Петровна искренне считала своей, и использование вышеозначенной ёмкости с содержимым для других целей, ею не планировавшихся, по её мнению было преступлением противу нравственности и добродетели.

Однако супруг её метаний и терзаний явно понимать не желал, на неё не смотрел и благополучно донес бутылку до стола, после чего поставил её рядом с фужерами. Троица, до сего момента сидевшая экспонатами музея мадам Тюссо, оживилась и нервно начала перемещаться в пространстве. Телодвижения заключались в том, что шаловливые ручонки незваных гостей потянулись к фужерам и в мгновение ока выставили их на идеально прямой линии около среза стола, видимо, с целью значительно облегчить труд хозяина по заполнению емкостей.

Но… механик поставил бутыль на стол и выдал сентенцию о том, что выпивка без закуски –

это преступление, а посему всем «тиха, ждать пять минут», пока он сходит и принесёт закуску. Это был прихват и облом во всех отношениях. Троица нервно сглотнула слюну, выделившуюся как у собачек незабвенного академика Павлова в предвкушениях радостного ощущения протекания родной влаги внутрь пищевода, и опять закаменела.

– Тихо, а то детей разбудите, – снова промолвил механик обалдевшим сослуживцам, и с этими словами покинул кухню. Пройдя мимо жены, находящуюся примерно в таком же состоянии, что и Ярин Виктор Юрьевич (помощник командира ПЛ), Володин Александр Геннадьевич (минёр) и Соломин Сергей Викторович (командир БЧ–4,7), он на цыпочках отправился во вторую комнату, в которой счастливо посапывали его отпрыски.

Тут необходимо сделать отступление, совсем маленькое. Многие читатели, наверное, а может быть и к счастью, никогда не жили в отдельном гарнизоне типа Бечевинка, за что им честь и хвала, но… как много они потеряли в своей жизни! Я не считал Гремиху, Техас и прочие острова и полигоны на выживаемость советских офицеров–подводников, хужими, нежели Бечевинка, так как жизнь там была ещё веселей. Но в Бечевинке, этой Швейцарии Камчатки, как её назвал один московский полковник, приехавший погожим зимним днём на теплоходе «Авача» с твёрдым намерением урезать северный коэффициент с аборигенов и жителей восьми домов бухты Финвал, и резко изменивший своё мнение после того как там задул небольшой ветерок (до 30 м/сек) на недельку, магазин–то был один, и, как я уже однажды указывал – «…там делят всё, увы, лишь на ребёнка – сгущенку, творог, колбасу, телёнка, а нет дитя – и нечего просить!...», поэтому, когда Станислав Семёнович «холостяковал» и в магазине зачастую ему делать было нечего, – и не потому, что не давали, а в связи со штормовыми и отсутствием «завоза» на полках иногда была одна кабачковая икра, на которую товарищ Пониковский до сих пор смотреть не может, то механик, как человек запасливый, имел в запасе ящиков шесть всяко разных консервов, не пользующихся большой любовью у личного состава. Это были «братская могила» – килька в томатном соусе, сом в томате и прочая, и прочая, увидя которую личный состав в восемнадцатиместке орал дружно: «Уберите эту х…ю, жрать невозможно!».

А ещё говорят, что при социализме жилось плохо. Моряки этими консервами в футбол играли в отсеке, а командиров отсеков драли, как котов мартовских, за беспорядок, по себе знаю! После прихода с автономки помощник командира раздавал их ящиками офицерскому и мичманскому составу, чтобы вездесущая береговая база, которая, словно штык, появлялась на второй день по приходу с моря снимать остатки с провизионок, ничего не изъяла, ибо в те времена недоложить бойцу в тарелку очень часто могло окончиться покладкой партбилета на стол на партбюро, не то что нынешнее племя… А так как механик лелеял и пестовал холодильную установку, и помощнику не с руки было ссориться с «дедом Морозом», то количество консервов в доме командира ЭМБЧ позволяло просидеть в осаде минимум месяц.

Вот и шёл Станислав Семёнович за этими консервами, дабы товарищи, утомлённые отсутствием нарзана, не глотали впустую спиритус вини, а как нормальные люди, употребляли её с пользой для желудка.

Он вышел, как я уже говорил, из кухни, повернул направо, прошел мимо остолбеневшей супруги метров пять по коридору, повернул налево и через два метра уперся в закрытую дверь детской. Протянув правую руку, он нащупал дверную ручку, ухватился за неё и потянул тихонько на себя. Раздался скрип, звук которого отозвался в ушах товарища Пониковского грохотом падающих камней, однако, ничего не произошло. Дверь, тихонько поскрипывая и постанывая, открылась, и механик прошел в детскую. На фоне занавесок, слабо освещённых отображенным от сопки светом Луны, ничего видно не было, кроме стола. Посапывание детишек не изменилось, что говорило о крепком здоровье чад. Станислав Семенович прошёл ещё два метра, нащупал стул, переместил его в пространстве к полке, что была над входом. Затаив дыхание, он встал на стул, и голова его оказалась на уровне скрытого богатства – консервов. Нащупав штук шесть, он ухватил их покрепче, и начал спускаться со стула. Наконец, процедура перемещения тела на пол закончилась и механик повторил все предыдущие телодвижения, но в обратной последовательности.

Это было несколько сложнее, ибо руки его были заняты консервами, но, ничего, он справился, и, облегченно вздохнув, Станислав Семенович закрыл дверь. Самая сложная часть операции была выполнена. Механик развернулся и, преодолев два метра, повернул направо.

Пройдя четыре метра по тёмному коридору, он увидел супругу. Руки его разжались, и банки с оглушительным грохотом покатились по полу. Супруга даже не вздрогнула, ибо на неё напал ступор. Станислав Семенович впервые увидел человека, у которого шевелились на голове волосы, как у Горгоны. Глаза были выпучены, как у варенного рака, рот периодически открывался и закрывался, но ни одного звука, кроме шума перекатывающихся банок, слышно не было. Такое Станислав Семенович за свои шесть лет совместной жизни видел впервые.

Ему стало интересно. Не обращая внимания на грохочущие под ногами банки он протиснулся вперед. То что он увидел было достойно написания этого рассказа…

Не знаю, как в нынешнее время, но у нас, в Бечевинке, с некоторых пор пошло повальное увлечение чайным грибом – помните, что это такое. Это такой организм многослойный, который образуется симбиозом микроорганизмов, питающихся глюкозой и ещё чем–то, это ботаники сильны в названиях мудрёных и определениях, а мы нормально употребляли этот шипучий напиток, разбавляя его сахаром в меру своей образованности и интеллигентности. Не знаю, как Станислав Семёнович любил – он мне не рассказывал о технологии подкормки гриба, а я лично любил сахару поменьше, зато заварки покрепче. Прошибало мозги будь здоров, аж из ноздрей пар (то бишь газ) шёл. Хорошо! Но это так, к слову о девочках…

Станислав Семёнович вкупе со своей стоявшей истуканом острова Пасхи супругой лелеял и взращивал чайный гриб в пятилитровой банке из–под огурцов нарезанных. Огурцы были дрянь – банка была хороша, объёмистая, из–за неё (в смысле – банки) только и брали этот продукт бывшей братской Венгрии. Помнится, огурцы были порезаны волнистыми кружочками и сильно отдавали уксусом. Говорят – как закусь были ничего, особенно после третьей (бутылки, ясен перец), но я их не любил и поэтому их отдал на закусь кому – уже и не помнится, а в ней рос, поедая всякие там элементы вкупе с сахаром вышеозначенный гриб.

Так вот, к композиции «трое на привале», то бишь у стола на кухне добавилось несколько предметов. Это были – тарелка, так называемая тортовая, ножик и три вилки. Вроде ничего вызывающее временный паралич сознания женщины не было, однако, на тарелке лежал, – нет, сиротливо возвышался как горный орёл на вершине Кавказа остаток этого самого чайного гриба. Но какой остаток!

Как потом (ближе к вечеру) удалось установить методом опроса присутствовавших ночью персонажей после ухода механика в поход за продуктами, товарищ с пяточком, незримо присутствовавший среди трёх товарищей (не к столу они будут упомянуты – но как раз за столом сидевших), постарался на славу. Он завладел рукой Ярина Виктора Юрьевича (помощника командира ПЛ – напоминаю тем, кто забыл), аккуратно довел её до ёмкости с родной и драгоценной жидкостью (формулу напоминать не буду – надо было прилежно учиться в школе и не путать метиловый с этиловым, – разница небольшая, зато эффект разный!), помог ведомому открыть пробочку с горлышка и разлить содержимое по фужерам.

Когда операция была закончена всем полегчало. Руки протянулись до фужеров и донесли содержимое до нужного отверстия. Организм своё дело сделал – жидкость потекла куда надо и с какой надо скоростью. И всё бы ничего, если бы…

Вспоминается случай. Жил–был командир, нормальный мужик, в общем. Всем был хорош, только пунктик у него имелся маленький – придя на корабль он любил опрокинуть в себя маленькую стопочку для увеличения цветности картин бытия и окружающего мира. И всё бы хорошо, если бы не маленькое но…

Вот он с ним и мучался где–то с месяц, пока ему не надоело. В очередной раз спустившись в каюту, он выполнил заведенный годами ритуал, после чего нажал кнопочку на «Лиственнице» и проговорил: «Командира БЧ–5 ко мне». Я уже не раз писал, что времена были тогда простые и на приказы командиров никто болт не закладывал, не так как в нынешнее время частенько случается. Механик явился как лист перед травой, преисполненный желания выполнить любое приказание. Командир сидел в кресле, перед ним стоял стакан, наполненный прозрачной жидкостью.

– Пей, – было сказано механику, и тот, взяв недрогнувшей рукой стакан, лихо опрокинул в себя содержимое. Содержимое, как все уже догадались, имело 96 процентов, или оборотов – кому как нравится.

«И с чего бы такая благодать?» – подумалось механику, который повернулся к умывальнику с намерением набрать в стакан воды и залить лёгкий пожар, начинающий разгораться у него в организме.

Маховичок был повернут и стакан подставлен под краник. Воды не было, а пожар разгорался, и лампочка начала светить механику уже как–то не так…

– Вот так и я мучаюсь каждое утро, – в голосе командира сквозила вселенская печаль, – ты, механик, можешь мыть руки холодной водой и шило разбавлять горячей, а мне чтобы через пять минут было всё как положено, свободен…

Через  пять  минут  командир  разбавлял  шило холодной водой, а мыл руки – нет, не горячей,

ибо использовать водонагреватель в базе механика заставить нельзя было даже под угрозой расстрела, но всё–таки пресной, что тоже недурственно…

Так вот, возвращаясь к нашим баранам, картину получаем довольно ясную – процесс в  орга-

низме троицы (но не святой) пошел в соответствии с законами, проверенными ещё Дмитрием Ивановичем Менделеевым, а закуси–то не было в окрестностях ближайших трёх метров. Руки хватали пустоту, а организмы требовали. Механик так и не выяснил – кто же достал орудия производства, после чего добыл из одиноко стоявшей на столе банки гриб и плюхнул его на тарелку. Но как бы то там ни было, гриб был разрезан на дольки, и к приходу Станислава Семёновича на тарелке гордо и одиноко оставалась одна осьмушка, к которой неторопливо прицеливался товарищ Володин Александр Геннадьевич (минёр, мать его)…

Дальше дело было так. Механик вошел на кухню. Троица повернулась, и это спасло остатки былой роскоши пятилитровой банки, так ревниво и ревностно оберегаемого и выпестованного, к которой неторопливо и гордо направлялась вилка… Станислав Семёнович, в отличии от благоверной, имел неплохую реакцию. Метнувшись вперед, он успел выдернуть тарелку с осьмушкой из–под вилки, которая за малым не попала по назначению.

– Слышь, механик, – подал голос Ярин Виктор Юрьевич, – передай супруге большой привет и огромное спасибо за такой классный пирог. Давно не ел такого вкусного «Наполеона». Я свою к ней пришлю – пусть рецепт перепишет…

Двое  китайских  болванчиков,  один  из которых никак не мог выдернуть вилку из кухонного стола, дружно закивали головами, соглашаясь с экспертной оценкой товарища.

Это и вывело из себя истукан острова Пасхи, стоявший за дверью. Валентина Петровна очнулась, взревела раненой буйволицей, влетела на кухню, и… Я не знаю, что она там вытворяла, но святая троица, хвостастый сопровождающий которой вовремя успел смыться, после этого до сих пор молчит, как воды в рот набравши. Механику самому так крепко попало от супруги, что в последующие семь месяцев до отъезда Валентины Петровны на Запад дорога любителям употреблять горячительные напитки в его дом была заказана.

Восьмой дом долго (почти сутки) удивлялся – что за шум происходил в 57–ой квартире, но так как Валентина Петровна поделилась (под большим секретом, естественно!) после обеда с подругой об этом происшествии, то на следующие сутки об этом знала вся Бечевинка. Было и смешно и грустно…

Самое интересное состоит в том, что всем троим, съевшим чайный гриб весом около двух килограмм, ничего не было – даже не поплохело никому, не говоря о более тяжких последствиях! Вот что значить умело и вовремя проведенная дезинфекция!

А Ярин Виктор Юрьевич(он в нынешнее время командир ПЛ) до сих пор пучит глаза и надувает щёки, когда я ему об этом рассказываю, и всё утверждает, что он ел торт и «всё врут календари», но я–то заходил на следующий день после вышеописанных событий к механику и видел эту самую осьмушку, которая, к слову сказать, не погибла, а через пару месяцев превратилась в новенький чайный гриб, который плавал в заварке, пускал пузыри, радовался жизни и был счастлив, что его хозяева не дали ему погибнуть ни за понюшку табаку…