На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Славянская доктрина

6 443 подписчика

Свежие комментарии

  • Диана Мальгинова
    А русских разве нет террористов. Нельзя весь народ обвинять.О националистах, ...
  • Юрий Ильинов
    Понеслось. Сравню с  комментариями на личной странице автора.                                                        ...О националистах, ...
  • Leonid PlиGin
    Написано сумбурно, непонятно и безграмотно.О националистах, ...

Запись в дневнике

Запись в дневнике.

«Господа офицеры!

Поверьте моему опыту –

не всё то, чему вас обучают,

потом обязательно может

 пригодится в вашей жизни»

Из моей лекции молодым офицерам.

 

Действующие лица:

Станислав Семёнович Пониковский – добрый молодец 14-ти лет, выпускник музыкальной школы №2 города–героя Севастополя.

ВезельвулСущность Тёмной Нави;1

КупидонСущность Светлой Нави.2

Соловьёва Алла Ивановна – преподаватель вокала и пения музыкальной школы №2 того же города, 25-ти лет.

***

 

В аудитории стояла звенящая тишина. Четыре лампочки по 100 ватт, раскалились под потолком и пыжились уподобиться Триединому нашему светилу, освещающему одновременно Миры Яви, Нави и Слави. Мухи прилипли к потолку и упорно не желали покинуть безопасное место. Атмосфера в классе накалилась, хотя в этот жаркий майский день 197… года Ярило–Солнце и так светило во всю свою мощь, дабы всё живущее на Мидгардъ–Земле веселилось и радовалось.

Посередине аудитории стоял, набычившись и смотрящий на Мир Яви из–под лобья коренастый паренёк, весь вид и состояние Души которого явно не желали гармонировать с окружающей обстановкой. Паренька звали Станиславом Семёновичем – так любил себя они представлять окружающим его людям, фамилия его была Пониковский. Описывать его не буду – для желающих отсылаю к рассказам «Свидание» и «Выпускной».

Напротив него стояла высокая юная женщина со слегка округлённым миловидным лицом с милыми ямочками на щеках, которое было обрамлено вьющимися рыжими волосами. На лице особо выделялись глаза – карие, но отчего–то постоянно меняющие свой цвет в зависимости от освещения. Рот был очерчен алыми губами (без помады – это в наше времена 12-летние соплюшки считают, что в школу надо приходить в «боевой раскраске», нимало не задумываясь о том, что любое количество косметики только портит юных дам, – а в те «застойные» времена учителя были образцом скромности (не всегда, правда) – как того требовали Партия и Правительство).

Одета преподаватель была в непрозрачную белую рубашку с отложным воротником и чёрную юбку, нижний край которой был чуть–чуть ниже (буквально на пару сантиметров) её колен. Сейчас многие пишут о первой влюблённости ученика в учительницу и прочие сантименты, однако для Стаса Пониковского из женского пола никого, кроме Кулёвой Нины Владимировны – красной девице, однокласснице и соседке по парте восьмилетней школы №40, не существовало [разве что подруги НиныВалентины, которая по мнению Станислава была «ничего себе так – если бы нос не задирала выше фактического» и служила больше обрамляющей рамкой для художественного полотна Творца, пришедшей в наш Мир исключительно для наполнения  чуткой и нежной Души Станислава Вселенскими Чувствами], а Алла Ивановна была нечто средним между Торквемадой и Апостолом Петром, не всех желающих пускающий в Рай христианский…

Взгляд прекрасных глаз товарища Соловьёвой метал молнии. Учащиеся согнули головы, дабы не попасть под горячую руку по обыкновению тихой и спокойной Аллы Ивановны, но как всем известно – под прекрасным и утренне–свежим обликом Венеры всегда спит и дожидается своего часа Горгона.

– Это почему ты не желаешь петь? – рыжие волосы на голове Горгоны шевелились, а у Стаса, к сожалению, не было зеркального щита для защиты. – Станислав, ты понимаешь, что своим нежеланием ты срываешь отчётный концерт всей нашей школы?

Сделаю небольшое отступление, чтобы читатель – как нынче любят говорить, портя и коверкая Великий и Могучий Русский Язык «въехал в тему». В 196… году родители Станислава Пониковского озадачились вопросом: «А не развить ли в сыне нашем художественные способности?» Вопрос был поставлен, абсолютно не согласовываясь с мнением юного отрока, поэтому в один из августовских дней мама Станислава взяла его за руку и отвела на вступительное собеседование в уже знакомую читателям музыкальную школу. Придя туда, Стас с мамой окунулись в какафонию звуков, среди которых кое–где проглядывала гармония в образе гамм Черни и церковного наследия Баха, Моцарта и прочих композиторов. Стасу стало тоскливо, ибо своим – ещё незамутнённым советской жизнью –  Подсознанием понял – «счастливое детство кончилось».

В актовом зале школы со сценой стояло несколько столов, за которыми восседали празднично одетые тёти («И где тут праздник?» – задал себе и своему «сотоварищу» вопрос Станислав, но ответа не получил, ибо как только мама с сыном пересекли дверь школы, рогатый с левого плеча с возгласом: «А на хрена попу гармонь!» растворился в пространстве эфира, а Купидон остался дома, заявив, что ему музыки и на строевых смотрах хватает, то есть они оба подло оставили Станислава на погибель одного). На сцене стояло два пианино. В зале толпились взрослые, к которым испуганно прижимались дети. Мама Станислава, заняв очередь и выстояв определённое время, подошла к столам. За ними некии лютые преподаватели (по мнению внука Даждьбожьего) заставили хлопца произвести следующие манипуляции:

– станцевать любой – по выбору пытуемого – танец (в одиночку);

– спеть что–нибудь из песенного наследия Великой Руси– Матушки;

– сбренчать какую–нибудь мелодию на пианино, стоящем на сцене зала, в котором и производилось «прослушивание и просматривание»;

Послушать, повернувшись задом к пианино, какую–то мелодию (типа «В лесу родилась ёлочка…» или «Во саду ли – в огороде…»), а затем пропеть и наиграть.

Для Стаса не было ничего проще. В 7-летнем возрасте будущее «юное дарование» – уже тогда весьма и весьма упитанное и плотное – родители привели в школу бальных танцев. Посмотрев, как двигается хлопец, после нескольких уроков преподаватели дали в пару Станиславу примерно таких же габаритов юную деву в очках, дабы в голове Стаса лучшее отложились всяко разныя там позитуры и па. К концу совместного изучения «позишен намбэ ванн» – как пел один безголосый чудик – юная дева ревела в полный голос от боли (Стас ухитрился раз двадцать наступить той на ногу), нога девицы слегка распухла и посинела (напомню – Станислав был весьма плотного телосложения) – но после вопроса преподавателя: «Ты что – не видишь куда ставишь ноги?» и заявления юного танцора: «А чего она двигается как корова на льду?!» – с громким скандалом и тихим почётом – и слава Богам и Многомудрым Предкам нашим – был изгнан из танцевального храма.

Покидание школы танцев сопровождалось напутствием: «Дурному танцору ямешают» – хотя Станислав уже по прошествии многих лет понял, что это не так уж и плохо – когда «мешают», ибо в постели танцевать не надо, а вот всё остальное – как раз в некоторой степени и зависит от этих самых, «мешающих» стать Нуриевыми и прочими с нетрадиционной, блин, ориентацией, но столь любимыми потомками Серых (посмотришь – а всё нерусь какая–то в основном), которых во времена Алексея Михайловича, не задумываясь, на кол сажали…

Итак Станислав изобразил под какую–то мелодию нечто среднее между вальсом и телодвижениями бравого алкоголика Бори Эльцина (Désolé, mes chers amis3россиянского первого президента Бориса Николаевича Ельцина) на предвыборных митингах после «литра выпитой» – комплекс плавно переходящих друг в друга позитур, что вызвало положительную реакцию экзаменаторов.

Далее, едва отдышавшись и успокоившись, юный отрок под белы рученьки был препровождён к пианино, где сидела (как оказалось – его будущая учительница по специальностиОльга Андреевна) миловидная женщина с вечно печальными от непроходимого нежелания изучать мировое музыкальное наследие своих учеников голубыми глазами. Она озвучила название песни, заодно поинтересовавшись – а знает ли чадо Божие слова сей песни, и получив утвердительный ответ, заиграла мелодию. Вздохнув, Стас набрал полную грудь воздуха и запел «про светлые денёчки, когда служил на почте ямщиком». Пропев куплет, юный певец был остановлен и преповождён к другому столу. Его место занял другой баламут, который изымел желание спеть песенку на тему: «Ой, как мы с папой пиво пили…».

Про пиво учителя слушать не возжелали и любитель пенного напитка был отправлен куда–то – но куда – память Станислава Семёновича сие направление не сохранило, а вот «сотоварищ» Везельвул постоянно напоминал Станиславу направление, но туда мужику – по мнению Пониковскому – лучше было не ходить, причём он частенько хвостатому напоминал ответ одной жены своему непутёвому мужу: «Ушла куда послал. Вела – как ты меня назвал. И почему я это не сделала раньше?»…

Далее Станислав был подведён к другому пианино и ему скромно предложили: «А сыграй, юноша, что–нибудь…». Станислав ни минуты не думая, поведал с радостной физиономией экзаменатору – с великим, мол удовольствием, но только после того, как его научат, ибо для него нотная грамота – как китайский язык. Преподаватель (их, видать, этому обучали в училище или консерватории) – посоветовала юнаку не стесняться, а попробовать что–нибудь всё–таки изобразить, ударяя пальцами по клавишам. Вот тут–то и проявился характер Стаса. Нахмурясь и глядя на преподавателя из–под своих ещё редких бровей сурово, Станислав заявил, что «бренчать» не собирается, а если кто недоволен – пусть садится сам и изображает тапёра – а он, то бишь Станислав Семёнович, если кому не нравится – то может и покинуть сие лобное место, после чего отвернулся к пианино и упорно замолчал.

Вокруг юного дарования собрался консилиум – для решения насущного вопроса – что делать дальше. Всякие там робкие попытки умудрённых наукой психологией преподавателей заставить Стаса сыграть что–либо разбивались и гранитную скалу полной уверенности Станислава, что то, что делаешь – надо или делать хорошо – если умеешь, или не делать вообще – если тебя этому не учили. Поэтому Стас сидел на стуле – угрюмый и решительный – и напрочь отвергал все поползновения тётей расшевелить его. Наконец, к своему ребёнку подошла мама и попросила Стаса сыграть всё же что–нибудь. Но сына заклинило, и на все уговоры своей родительницы он стойко отвечал: «Не буду».

Наконец, преподавателям всё это надоело, и они отправили Стаса к последнему испытанию. Тут всё было просто – как в банный день. Стасу сыграли несколько нот, которые он довольно бодро пропел и даже сказал – из какой песенки они взяты. Преподавательница умилилась и попросила Стаса сесть за пианино, пропеть ещё раз эту мелодию и повторить её на клавиатуре. Стас – а чего не пропеть–то – напел уже второй куплет этой песни, а насчёт сыграть – жизнерадостно заявил, что не может этого сделать, так как (повторяя слова своего отца) ему на ухо даже не медведь – а слон в детстве наступил, в полной уверенности что именно этот последний факт и позволит недорослю избавиться от «прелестей» музыкального образования.

Ан нет – не тут–то было. Прослушав и оценив все способности молодого человека, синклит инквизиторов от музыки постановил: «Из него мы сделаем музыканта», чем окончательно поколебал привитую родителями стойкую уверенность Стаса в Разумности взрослых.

Так Пониковский Станислав был зачислен на первый курс (тьфу – никак не могу от училищных привычек избавиться!) – в первый класс данной школы. Доучившись до седьмого класса. Станислав вынес из школы только одно – музыкантом ему, сердешному, «николи не бывати». И всё было вроде хорошо – и по специальности – Стас даже участвовал в концертах и конкурсах, которые имели место быть только по воскресеньям, забирая те выходные дни, которые не были заняты олимпиадами по математике, английскому, физике, химии – да мало ли чем при советской власти любили «похвастаться» школы. И что самое удивительное – даже пару раз стал лауреатом, о чём до сих пор напоминают ему две Грамоты, которые он до сих пор хранит непонятно зачем.

Про специальности Ольга Андреевна не могла нарадоваться на своего ученика – Стас обладал усидчивостью и долготерпением, столь необходимыми в музыкальном образовании. Она постоянно подсовывала Пониковскому всякие там гаммы (которые Стас терпеть не мог за их нудность), фуги и прочие сочинения для клавесина – напрочь отметая все просьбы «любимого ученика» дать хоть что – нибудь из современных песен – ибо на концертах в своей 40-ой школе Стас старался никогда не играть – несмотря на многочисленные просьбы учителей – ибо стыдился знания гамм, фуг и прочей «билеберды» (по мнению Стаса) – а играть «Полонез» Огинского, «На память Эльзе» Бетховена и Лунную и Патетическую сонаты ему было уже влом – всё хорошо, что хорошо в меру…

Как многое зависит в обучении человека от разумности учителей. Пример тому – младший сын СтаниславаВиктор. От матери Пониковскому остался рояль «Блютнер». Иногда – под настроение – он играл Валентине Петровне и другим гостям, так что младший сын – в отличие от старшего – напрочь отказавшего от «бряканья» по клавишам – решил обучиться искусству игры. Станислав с дражайшей своей половинкой не стали отговаривать чадо своё, а отвели его в музыкальную школу, где Виктору попалась на удивление мудрая учительница. Она загружала отрока не только классикой с гаммами, но и каждый урок «в нагрузку» давала ему коротенькие сначала – а потом и всё больше и больше – современные мелодии песен.

Кончилось всё это тем, что младший сын четы Пониковских «одолел» – в отличие от папы – 7 лет музыкального образования за 4 года, хотя и напрочь – как и его отец – отверг настойчивое желание своей учительницы отправить Виктора в музыкальное училище, а взял, в дополнение к умению играть на рояле, ещё и выучился игре на гитаре, чему несказанно порадовал родителей и своих подруг, к которым (вот папины гены) был «неравнодушен» с детства и от которых – но, опять–таки в отличие от  своего отца, никогда не скрывал это своё самое довольно–таки неплохое качество.

Музыкальная грамота (был такой предмет) тоже не представляла для Стаса особых сложностей – память у него была хорошая – так что пятёркам по этому предмету Стас даже не удивлялся.

Сольфеджио также не было чем–то запредельным для Стаса – тут он всегда имел твёрдую и неизменную двойку, ибо на ухо ему действительно (а ведь прав оказался отец!) не медведь, но мамонт наступил. Стасу было одинаково – какие аккорды играла учительница – для него они были все на один манер. Диктанты он прекратил писать ещё в третьем классе, заявив, что лучше побережёт нервные системы – как свою – так и преподавательницы – и поэтому, когда учительница объявляла: «сейчас будем писать диктант», Стас смело ложил карандаш, закрывал нотную тетрадь и сидел прямо, поглядывая в окружающий мир, который, живя и радуясь, был виден через запыленное окно. Учительница первый год ещё как – то пыталась «бороться» с этим, но потом махнула рукой и «плюнула» на Станислава, однако потребовала, чтобы он обязательно присутствовал на уроках…

Хор и пение – вот тут у Стаса были проблемы. Обладал он с детства довольно неплохим голосом, пел от Души – даже несмотря на то, что «дружок дивный» его Везельвул неоднократно предупреждал Стаса: «Не рвись вперёд – припашут как мерина».

Ах, юность, юность! Если бы мы в годы сей прекрасной поры могли не только слышать – но и – слушать не только своих родителей, но и окружающий нас мир – скольких бы проблем нам удалось бы избежать в своей жизни. Так и Стас – всё думал, что он умней паровоза – так что «товарищ из Преисподней» зазря нашёптывал умные мысли в ухо отроку – Стас (тогда ещё не понимая, что когда человек не может выделиться среди себе подобных своим Талантом, Трудолюбием, Знаниями и прочим – то всегда начинает стараться выделяться своей Дуростью) старался на пении больше всех и «был замечен».

С тех пор Алла Ивановна ставила Стаса другим в пример (сейчас–то он понимает – ну и дурной же он был!) и назначила его в солисты. Стас был горд этим, как индюк, который чудом избежал отправки в котёл, о чём ему на ухо и сообщил возлюбленный Лолы (читай рассказ «Свидание»).

Так пропел в хоре Станислав где–то до 14-летинего возраста.

Возвращаемся к началу нашего рассказа. Алла Ивановна, задав сакраментальный вопрос (повторять его не буду – кто забыл – перелестни пару страниц назад и прочитай), уперла руки в верх бёдер и ждала ответа. Мухи, прилипшие к потолку от греха подалее, сверху заинтересованно наблюдали за происходящим.

– Слышь, брателло, что–то неудачный денёк у тебя сёдни. Кажется, кердык тебе сейчас будет, – послышалось в левом ухе Стаса и он почувствовал, что «вечно гонимый» в Русских Сказках чёртик угнездился на своём «штатном» месте. – Не пора ли нам пора – то что делали вчера, то есть делать ноги?

Стас не стал отвечать «сотоварищу» и, оторвав наконец свой взгляд от пола, поднял глаза и упёр взор свой в милое и не обременённое годами и косметикой юное лицо преподавательницы. Наконец, собравшись с духом, он сказал:

Алла Ивановна, я больше петь не буду.

И снова тяжело и надолго замолчал. В классе сделалось ещё тише. Воздух – и без того раскалённый – получил очередную порция теплоты и стал совсем труднопереносимым. По спинам Стаса и Везельвула потекли струйки пота. Купидон – этот хвостатый упырь с луком – всегда избегал появления в музыкальной школы, а посему в настоящий момент прохлаждался непонятно где, правда потом, когда Стас с хвостатым товарищем прижали летуна к стенке, а рогатый уже даже натянул лук, пригрозив расстрелять летающего лемура как врага народа со всей пролетарской ненавистью, сообщил, что находился в обществе одной милой дамы с сиреневыми крылышками (при этом приговорённый к расстрелу мечтательно закатил глазки) – даже очень ничего себе, на что, Везельвул, осатанев (всё–таки сказывались гены!), пообещал незадачливому ухажёру оторвать все выступающие части тела, ибо неча там крутить шуры–муры непонятно с кем, в то время как Купида – это тварь розовенькая – мешается у некоторых под ногами и (читай рассказ «Свидание»)…

Рыжие змеи на голове преподавательницы замерли от такого безпредела, но, очухавшись, снова зашевелились и зашипели рассерженно.

– И это почему мы не будем, а-а-а? (вспоминайте из классики возглас Пуговкина: «И что это тут в моей камере творится, а-а-а?»)

На угрожающее «а-а-а» Стас не обратил никакого внимания.

– Я не могу петь, – сказал он после пятиминутного молчания. – У меня голос пропал.

Последняя фраза окончательно вывела Аллу Ивановну из себя.

– Как это пропал? Я же тебя слышу! – до учителя никак не могло дойти то, что Стас имел вовсе не громкость своего голоса.

– У меня голос «сломался». Я петь больше не могу! – выдохнул будущий Робертино Лоретти и снова тяжко замолчал.

До Аллы Ивановны «не доходило». Зная привычки Стаса уже шесть лет – то есть если Стасу что–то «взбредало в голову» или он что–то не желал делать – то никто никаким трактором его заставить не мог, она не могла понять, что у молодого человека «мужескаго пола» в этом возрасте голос действительно мог «сломаться». Поэтому она, гневно посмотрев на отрока, сказала:

– Всё, хватит придуриваться – на носу отчётный концерт – начинаем репетицию, – и, повернувшись к притихшей как на кладбище аудитории, прошла к столу, стоящему у правой (от двери) стены, на котором стоял аккордеон. Привычным движением она водрузила на свою довольно высоко поднятую грудь музыкальный инструмент, поправила лямки, прошлась по ладам пальчиками, проверяя инструмент и настраивая свой слух и участников хора к пению, после чего сообщила притихшим ребятам:

– В прошлый раз у нас первый куплет был отработан хорошо, сегодня разучим второй куплет. Я начну с проигрыша припева, а ты, Станислав, начинай с ноты «ля»!

Она раздвинула мехи, музыка наполнила аудиторию, все – в том числе и Станислав – втянули воздух в грудь. Когда дошла очередь до «ля» – а Стасу это было перпендикулярно (он запоминал только последовательность нот, а что там стояло под двадцатым номером – «си», «до диез» или «ля бемоль» – Стасу было безразлично – музыку он запоминал – как цифры и числа – в последовательности) – он запел, закрыв веки и, по привычке уйдя с головой в мир мелодий, не слушал звуки аккордеона и повинуясь только математической последовательности музыкального ряда песни.

Раздались звуки чем–то напоминающие скрежет пенопласта по стеклу (в народе говорят: «As sickle over the eggs»4да–да по тем самым, которые только Нуриеву и Соскаридзе не мешают). Мухи и Везельвул закрыли уши лапами. Дети подавились воздухом, который собирались выдохнуть через свои гортани. Ярило–Солнце замедлил свой бег по Небесной тверди и с удивлением воззрилось на происходящее. Природа затихла – как перед наступающей бурей. Птицы замолчали, всякая живность постаралась спрятаться от греха подальше. Стас, никого не видя и не слыша, по памяти продолжал допевать второй куплет предстоящего хита сезона и отчётно–показательного выступления столь нелюбимой им школы

– Слышь, товарисч, хватит издеваться над народом! – раздался крик Везельвула у Стаса в ухе. – Тебе бы в китайскую разведку пытошных дел мастером.

Хвостатый намекал на упоминаемую в СМИ информацию о том, что у китайцев был такой способ пытки: они садили допрашиваемого на стул, привязывали его и далее начинали читать стихи из сборника сочинений Мао Дзе Дуна. Как правило – после пары часов чтива из наследия «Великого Кормчего» допрашиваемый или сходил с ума, либо, размазывая сопли и слёзы, признавался в чём угодно, лишь бы избавить себя от чтения великих стихов создателя Китайской Народной Республики, которого «дядюшка Джо» метко и ёмко назвал «редиской» – из–за большой уверенности, что «товарищ Мао» красный снаружи, но белый внутри…

Стас замолк. Открыв глаза, он поразился наступившей тишине. Повернув голову чуть влево, он увидел, что Алла Ивановна, закатив свои карие глаза до таких пределов, что из–под век были видны только белки глаз, без единого звука опускается на пол. Затем тишину нарушило продолговатое «О-у-а-э», произведённое растянувшимися мехами аккордеона, дикий вскрик одной из участников хора, после чего в аудитории снова наступила замогильная тишина.

Мухи на потолке сняли с одного глаза лапки и уставились на картину. Везельвул, также опустил руки и, увидя картину «смерть бойца на поле боя», почесал себе между рожками правой рукой, сообщил уныло Станиславу

– А могла бы и жить!

– Ты о чём? – вопросил славного отпрыска заведующего преисподней Станислав.

– Ты что – слепой – она же сейчас задохнётся – не видишь – аккордеон верхней частью у ней на горле лежит.

Стас пригляделся – «и действительно – офигительно» – народный инструмент лежал одной частью на (как я уже упоминал) довольно высокой груди учительницы, что и привело к опасному наклонению верхней части гибрида пианино с гармошкой на горло учительницу. Глаза товарища Соловьёвой были закрыты, дыхания практически не было слышно…

– Слышь, Карузо, надо спасать деву! – подёргал за ухо Стаса чертёнок. – Нельзя дать оборваться младой жизни…

Стас согласился, что губить столь юную Душу, ещё не выполнившую всех запланированных на Небесах (повторюсь, что Небеса – это там, где нет Беса, в отличие от Неба – места, где Бога нет и никогда не было), поэтому молодой человек очнулся от созерцания вышеозвученной картины поля боя и подошёл к лежащему на полу телу.

На уроках в школе №40 Станислава Семёновича как–то обучали, что если человек потерял сознание, то:

1) освободите потерпевшего от всего, что затрудняет дыхание;

2) при необходимости расстегните рубашку, обнажите грудь;

3) при тепловом ударе или глубоком обмороке – протрите (или – в крайнем случае – полейте на) грудь слегка прохладной водой – но никак не холодной во избежание спазма сосудов;

4) при отсутствии дыхания после проведённых выше мероприятия – откройте рот, очистите его, зажмите пальцами нос пострадавшего и произведите вентиляцию лёгких пострадавшего методом «изо рта в рот» – то есть набираете себе в лёгкие воздуху, затем прикладываете свои губы к губам пострадавшего и резко выдыхаете в рот больному…

5) ну а если уж и это не помогает – сделайте массаж сердца – для чего: положите левую ладонь в район сердца (то есть на грудь), сверху левую ладонь зафиксируйте правой и начинайте резко надавливать на грудную клетку с частотой 23 раза в минуту, чередуя это действо с мероприятиями, указанными в пункте 4-м.

Всё просто до безобразия. Одним из положительных качеств, которые были переданы Станиславу Семёновичу его отцом, было умение всё делать «чтоб не было пижу (упрёков) – делай всё по чертежу». Как раз по этим («по чертежу») пунктам «Инструкции по приведению в сознание лежащее тело без оного» и приступил Станислав.

Первым делом он снял лямки аккордеона с плеч пострадавшей, что было делом нелёгким. Алла Ивановна лежала слегка на правом боку, слегка согнув ноги в коленях и раскинув руки, так что для снятия левой лямки у Стаса ушла минута. Для того, чтобы снять правую лямку, Станиславу пришлось опуститься на левое колено, просунуть правую руку под шею учительницы, приподнять её тело (а Стас к тому времени уже имел 1-ый разряд по дзю–до и. несмотря на свои приличные габариты, был довольно сильным хлопцем) и левой снять лямку с правого плеча учительницы.

Затем Стас опустил тело обратно на пол и, приподняв правую уже руку, высвободил и оставшуюся лямку. После чего снял аккордеон с груди преподавательницы и, встав с колена, перенес музыкальный инструмент на стол. После этого Станислав повернулся к лежащей. Тело продолжало лежать неподвижно, дыхания не было слышно, веки не трепетали – что явно говорило о глубоком обмороке лежащей.

– Ну и что – так и будем дальше на неё пялиться? Пора бы уж и ко второму пункту приступать! – Везельвул явно был озабочен судьбою учительницы пения, но Стасу это вначале не показалось подозрительным.

Итак, первый пункт «Инструкции…» «освободите потерпевшего от всего, что затрудняет дыхание;» молодым человеком был выполнен, а так как сидящие сотоварищи Пониковского по хору пребывали в ступоре и помогать явно не собирались, то Стас, махнув на себя рукой, смело перешёл к выполнению второго пункта, который гласил – напомню: «протрите (полейте на) грудь слегка прохладной водой;».

Оглянувшись, Станислав заметил одиноко стоящий на соседнем с аккордеоне столом графин с водой, который и был перемещён с оного (стола) в руку Стаса. Пальцы хлопца подсказали, что вода как раз необходимой температуры – и не тёплая, и не холодная – так что можно смело приступать к выполнению второго пункта Инструкции.

Станислав подошел к распростёртому на полу телу, опустился на колени (не подумайте ничего такого – только для удобства выполнения медицинских мероприятий!), поставил графин рядом на пол, освободив таким образом обе руки, и, недолго размышляя, ухватился за верхнюю пуговицу на белой рубашке Аллы Ивановны с благой целью её расстегнуть.

Пуговица была расстёгнута, в вырезе показались предгорья выпуклостей, именуемые в народе «титьки» или «молочные железы». До сердца было ещё далече. Станислав, помятуя о том, что в случае неудачного исхода пункта второго, третьего и четвёртого, будет возможно и необходимость массировать сердце, смело принялся за расстёгивание последующих пуговиц. Как я уже упоминал – выступающие сверху туловища части женского тела (кроме Нины Кулёвой, ясень пень) Стаса ничуть не волновали – а также (по своей сестре) – что женщины всегда имеют привычку носить такой столь необходимый им предмет одежды как бюстгальтер – поэтому он смело расстегнул до уровня конечной «вилки» грудины Аллы Ивановны пуговицы и распахнул рубашку.

– Ничего себе, – послышалось в левом ухе Станислава восхищённое восклицание Везельвула, сопровождаемое удивлёнными и радостными вздохами мужской части лучшего хора музыкальной школы и негодующими восклицаниями девичьей половины. – Ух ты, есть куда кинуть взор!

И действительно – взору было на чём «зацепиться». Так как лифчика на теле товарища учителя почему–то не оказалось (видимо из–за жары Алла Ивановна не стала себя утруждать процедурой одевания столь необходимой – в более зрелом возрасте – части женского туалета), на свободу вырвались оба полушария, увенчанные двумя сосками, различными по внешнему виду, но столь соблазнительными и как бы говорящими: «А вот и мы, юноша, – правда, красивые?». Как я уже упоминал, Стасу было всё равно, ибо всё его существо наполняло Счастьем и Радостью только дивный образ Нины Кулёвой, а все остальные представительницы прекрасного пола Стасу были как–то «до фонаря».

Поэтому Станислав Семёнович, посмотрев на предмет обожания многих и многих мужчин, не стал «зацикливаться» на виденном, а, слегка повернувшись вправо, взял графин в руки, поднёс к горлышку оного свой тщательно постиранный и выглаженный мамой носовой платок и, наклонив стеклянный сосуд с живительной (я имею в виду вовсе не С2Н5ОН, а Н2О) влагой, намочил полностью носовой платок. После чего протёр обе выпуклости и более верхнюю часть туловища учительницы.

Эффекта было ноль. Веки не дрожали, дыхание было практически не слышным, тело даже не дёрнулось. Станислава это не огорчило.

– Слышь, человече, ты бы и ниже протёр – вдруг поможет, а? – послышалось ехидненькое. – Чего уж там – раз начал сверху, не забудь и про низ.

– Да пошёл ты, – ответствовал «сотоварищу» Станислав, и, почувствовав, что платок наполовину утратил живительную влагу, прекратил обтирать возвышенности учителя, отнял руку, после чего грудь Аллы Ивановны произвела несколько колебательных движений, отчего в аудитории снова прокатился восхищённый вздох мужской части участников хорового пения. Станислав посмотрел влево. У всех, без исключения, мальчиков хора восхищённо блестели глаза и Стасу даже показалось, что они уже были в состоянии спринтера на старте – дай       команду и все рвануться на помощь Станиславу, но только то, что Стас был довольно упитанным хлопцем и в ярости его мало кто мог остановить, удерживало остальных мальчиков от стремления «помочь» в процессе приведения в «чуйство» учительницы.

Девочки сидели с удивлёнными лицами и широко раскрытыми глазами, причём две из них уткнулись в парты, закрыв глаза и лицо руками – видно представляли – что бы они ощущали, если бы с ними такое вытворяли, но отсутствие пока ещё столь значительно выступающих молочных желёз не позволяли оным в полной мере прочувствовать прелесть всего процесса.

Станислав вторично намочил платок и произвел обтирку верхней части тела и груди Аллы Ивановны, при этом непостижимым образом рука хлопца с источающим влагу платком опустилась практически до пупка молодой женщины

– Прогресс налицо, но не лице, – прокомментировал происходящее товарищ с пяточком. – Не забудь пуговицу на юбке расстегнуть…

Стас очнулся и пообещал хвостатому оборвать рожки и подарить из Лилит. Второй пункт «Инструкции» «не сработал». «Не беда!» – подумалось новоявленному эскулапу и он смело начал приступать к исполнению мероприятий, написанных в третьем пункте…

Для чего он правой рукой зажал обе ноздри носа греческого профиля Аллы Ивановны, вдохнул полную грудь воздуха, наклонился к лицу учительницы, и крепко помня наставления о том, что никаких щелей быть не должно, немного помедлил, так как ещё никогда не касался своими губами губ представительниц противоположного пола (а это немного нервировало и сковывало движения) и впился своими губами в губы учительницы, при этом резко выдохнув воздух из своих лёгких в легкие Аллы Ивановны.

По аудитории пронёсся вздох восхищения (у мужской половины)  и негодования (у девичьей).

– Чтой–то тебя, хлопче, сегодня раззадорило. Не перенапрягись, чадо неразумное! – вновь подал свой совет чёртик.

Станислав Семёнович злостно проигнорировал сей совет, и, оторвавшись от рта учительницы, отпустил её ноздри и слегка надавил левой рукой на «младую грудь». Грудь под руками Стаса подалась вниз, причём ладонь отрока почувствовала, что сосок начал затвердевать…

Стас оторвал руку от груди, снова набрал воздух в лёгкие и уже с гораздо большей свободой припал к губам юной дамы, не забыв зажать пальцами нос спасаемой. Мир перестал для него существовать, ибо Стас начал понимать – а не так уж и плохо это – целоваться с девушками, да если ещё и у девушки грудь соблазнительно и стонущее–призывно близка и доступна…

– Ну всё, я же тебя предупреждал – не напрягайся! – Стас не понял – к чему это Везельвул дёргает его за ухо.

Над ухом Стаса раздался рёв разъярённой буйволицы. Правое ухо Станислава охватил огонь – кто–то своими пальцами сжал верхнюю часть слухательного аппарата хлопца и рванул её на себя. Стас оторвался от алых губ, отпустил греческий профиль носа, и повернувшись на правом колене, перехватил руку схватившего его за ухо. Правой рукой он схватился за запястье, затем приподнялся на правой ноге и левой рукой ухватился за локоть покусившегося. Затем, немного развернувшись, Станислав заставил руку изогнуться под 90 градусов, после чего Стас, резко довернувшись до полного круга, чётким приёмом бросил напавшего на него на пол. Мелькнули ноги, тело перелетело через подставленную ногу Пониковского, и всё эту действо юный перворазрядник завершил тем, что рухнув на спину, провёл болевой приём на удержание руки…

В аудитории послышались крики детей и вопль «А-а-а-а» того, чья рука оказалась зажатой на изломе между ног Стаса. Через минуту дверь в аудиторию открылась и туда вбежали учителя, которые проводил занятия в соседних аудиториях.

Стас очнулся. Под ногами лежала завуч музыкальной школы, справа сидела на полу  и с очумелым видом хлопала вернувшимися на своё законное место карими глазами Алла Ивановна, ещё ничего толком не соображающая и не догадавшаяся застегнуть рубашку, чтобы не выставлять напоказ свои прекрасные груди, над ним стояла его преподавательница Ольга Андреевна с широко раскрытыми от удивления глазами…

Финал сцены: Стаса отправили домой с широковещательной записью в дневнике: «На уроке пения раздел учительницу, обливал её водой, хватал за грудь и целовал. Избил завуча школы. Родителей просим немедленно приехать в школу».

Если вы думаете, что это всё – глубоко ошибаетесь. Станислав приехал домой и всё рассказал родителям, ничего не скрывая и не приукрашивая, даже осчастливил родителей глубокими познаниями в «Инструкции…», недоумённо спросив последних: «Я не понимаю – из–за чего такой шум – я всё же делал правильно?».

В школу поехал отец. Приехал он домой через час, заперся с матерью в своей спальне и о чём–то разговаривал с нею,  причём Станислав слышал, что оба долго и взахлёб смеялись. О том, что произошло в школе после приезда отца Станислава, последний узнал от своей учительницы лет через 10 – когда встретил её на каком–то концерте уже будучи курсантом Севастопольского Высшего … и так далее – то есть Голландии.

Отец – бывший Заместитель Начальника СВВМИУ, воспитанный суровыми реалиями периода построения сначала социализма, а потом и коммунизма, долго задерживаться в дверях музыкальной школы не стал. Распахнув дверь, и не услышав привычного: «Смрна-а-а! Товарищ адмирал…», отец Станислава прошёл в директорскую. Там находились:

– директор школы;

– завуч школы – та, что была повержена борцовским приёмом Станиславом на пол и зафиксирована ногами Станислава – уже почистившая свой костюм и расчесав свои волнистые космы, которые (вне зависимости от воли Пониковского) исполнили роль веника по подметанию определённой площади пола аудитории

– учительница по специальности Стаса Ольга Андреевна, которая стояла красная как рак и что–то пыталась втолковать остальным женщинам;

– Учительница пения Алла Ивановна, также почистившая и застегнувшая на все пуговицы свою «форму одежды» с зарёванными глазами и красным лицом…

А также другие «официальные лица» в количестве 5 человек.

Отец Станислава, не утруждая себя стучанием кулака в дверь и сотрясанием воздуха идиотскими вопросами: «К вам можно», «Вы свободны» и так далее, распахнул дверь и появился перед женским собранием.

– Кого там мой сын раздел? – сурово осмотрел адмирал композицию из женских тел.

– Меня, – пролепетало юное тело с красным лицом, алыми губами, носом греческого профиля и карими глазами. – Он…

Далее адмирал запаса не дал произнести никому ни слова:

– Тиха-а-а! Распустились тут! Ты бы ещё без юбки в школу пришла (тут я излагаю упрощённый для читателя вольный перевод речи Семёна Петровича). Развели публичный дом. Понабирали учеников с концами до колен и ходят тут, тряся грудями своими, приводя их в неистовство…

Далее адмирал развил тему и Образы, которыми он описывал моральное и патриотическое воспитание учителей, мною сведены (в малом количестве) в довольно известном в некоторых определённых кругах«Словаре военно–морского мата», который женской половине человечества лучше не читать, из чего выходило, что благородный ученик, в великолепном стремлении привести распущенную до безобразия девицу в чувство, в полном объёме исполнил «Инструкцию…», выполнив все мероприятии «по чертежу» – поэтому – какие тут могут ещё быть пререкания?, а в это время… и дальше шло разъяснение, доступное каждому неразумному матросу, сути поведения остальных участниц собрания.

Адмирал был из кагорты старых вояк. По этому поводу вспоминается построение под руководством Начальника СВВМИУ старого вице–адмирала сталинской закалки на плацу училища по какому–то поводу. Куранты стоят поротно, во главе – начальники курсов и начальники факультетов, на трибуне – Начальник Училище с боевыми Заместителями… Адмирал произносит вдохновенную речь, а в это время из пролёта здания училища появляется довольно приличная стайка женского персонала сего учебного заведения, которая возымела скромное желание пройти к трапу, ведущему вниз – видимо в нижний магазин собрались (о нём я как–то вскользь упомянул в моём рассказе «Выпускной»).

Они смело прошли сквозь колонну курсантских рот и начали перемещать свои тела (а среди них была и жена Начальника Училища) вперёд по плацу к столь знаменитому трапу. Адмирал, доносивший слово Мудрости к неразумным курсантам, чуть не поперхнулся от увиденного, и обернувшись в сторону начальника строевой части, вопросил в микрофон на весь плац:

– А эти с…(собаки женского пола) как здесь оказались?

После чего, ни на минуту не задумываясь, отдаёт тому приказание:

– Убрать их на х…(пенис) с Крыма к е… матери, ещё раз увижу это бл…во (распутство, блуд) – тебя вы…у (поимею) в первую очередь

Примерно также вопросил и командир БПК «Керчь», когда швартовался к 33-му причалу после боевого похода. Гремит оркестр, на пирсе строит строй встречающей товарищей по флоту и соединению, женщины (жёны и подруги) моряков стоят плотной группой на пирсе, практически в трёх метрах от торца бетонного пирса, в радостных предвкушениях. Командир БПК выполняет манёвры по швартовки кормой к причалу, моряки кидают выброски (это такая «лёгость» – то есть груз, сильно похож на сперматозоид, которого вместо жгутика увенчан длинным шкертиком) на причал, там их пытаются подхватить бравы ребятушки – матросики с соседних кораблей, но выброски пропадают среди женского коллектива (как они никому в лоб не въехали – никто так и не понял). БПК прёт кормой к пирсу, швартовые команды на «товсь», а на причале морячки ищут среди изголодавшихся по мужской ласке женских тел выброски…

– Да уберёт кто–нибудь бл…ей с пирса?, – раздаётся на всю Севастопольскую бухту негодующий голос командира, после чего строй встречающих ломается и начинает отодвигать женщин подальше от среза причала, и процесс швартовки сразу входит в привычную колею, командир успокаивается и залихватски оканчивает швартовку, после чего выходит на пирс, докладывает командованию, что все враги «зничтожены», а экипаж – как никогда более – «готов к труду и обороне», и после этого, широко улыбаясь и сияя лицом, направляется к своей половине, столь неласкового обозванной и поэтому пребывающей в состоянии полной прострации…

Примерно в таком же состоянии и оставил отставной адмирал учителей музыкальной школы с открытыми от удивления ртами, выпученными глазами и горящими словно алые маки лицами после того, как высказал им в лицо всё то, о чём наболело на Душе старого моряка. Закончив свою речь с указанием точных характеристик поступков и сущности учительницы пения он, хлопнув дверью, покинул школу в полной уверенности, что учительницы всё «прочувствовали и осознали».

Окончательный финал сей истории: Стаса Пониковского исключили из музыкальной школы, чему он вместе с Везельвулом несказанно обрадовались…

 

Примечания:

1 Везельвул – чёртик на левом плече Пониковского С.С. – с копытцами, хвостиком, рожками и носом пятачком, мелкий пакостник, фактически – безобидная Сущность Тёмной Нави;

2 Купидон – ангелочек с голубыми крылышками на правом плече Пониковского С.С.Сущность Светлой Нави так себе, мелкий вредитель, с колчаном, стрелами и луком.

3 – извините, мои дорогие друзья (фр.)

4 – как серпом по яйцам (англ.).

Картина дня

наверх