Цирк уехал

Цирк уехал, а клоуны…

«Даже дураки и идиоты иногда полезны –

на их примере можно кое–чему и научиться!»

(Из моей лекции).

 

Март, прекрасная пора, очей очарованье… Пушкин был малость повёрнутый паренёк, как бы не от мира сего, поэтому весну не любил, а обожал осень, но мы не гении, с предками из Эфиопии на древе родословном и рядом не висели, а отец мой, в отличие от папы Владимира Вольфовича, был украинцем, матушка вместе с предками сподобились появиться на свет Божий исключительно в городе Гомеле  Белорусской ССР, в связи с чем я в паспорте при советской власти паспортисткой, не желающей забивать себе голову и выбирать мою национальность из двух национальностей: «украинец» или «белорус», широковещательно был обозначен как «русский». Но так как моя национальность к данному повествованию имеет отношение только в той степени, что я пишу на «великом и могучем…», поэтому плавно перетечём к сути истории.

Итак, время раннее, обозначенное в суточном плане нашего орденоносного, непобедимого и вгоняющего американцев в страшный ужас  своей непредсказуемостью и бесшабашной произвольностью поступков, объединения всего и вся, что плавает и ныряет периодически под воду, как ПХД. Кто не знает – это парко–хозяйственный день, служащий для … и так далее и тому подобное (для тех кто знает – объяснять не надо, а кто не знает – долго объяснять, потому пусть спит и далее спокойно и в неведении).

Итак, рано поутру военный люд шёл на плац. Было относительно тепло, Солнце обещалось выйти во всей своей красе и обнять своими яркими лучами бледные фигуры подводников. Говорить было лениво, поэтому я, прочитав заговор от того, чтобы из вертикального положения с Божьей помощью не переместиться в горизонтальное на наших почищенных до ледяного блеска и такой же поверхности дорогах, перемещал своё слегка исхудавшее в госпитале города Владивостока тело в направлении к плацу не нашей дивизии.

Дышалось легко и ни о чём не думалось. Впереди были две перспективы – или уволиться под фанфары (получив квартиру и дружеский пинок под зад от нашего командования) или же продлить свой контракт (лишившись квартиры, но пинок под зад всё равно получив, только теперь для получения вектора движения в сторону очередной вводящейся в строй ПЛ). Первый вариант был неплох, но как–то не радовал, второй был хорош для нашего любимого отдела кадров, но не желателен  для  меня  и  моего командира бригады, ибо во мне он чувствовал широковещательный пример для себя.

Шлось легко. Дышалось полной грудью и Солнце, пока ещё не слепя глаза, освещало со стороны спины мой путь. Народ, двигающийся с маниакальным упорством в направлении ТПЗ, мне не мешал, а наоборот – способствовал приобщению духовному к сознанию того, что ты не просто одетый в чёрное  чувак, а вроде бы как и при исполнении… Так как я уже давно плавно перешёл в разряд «ботиков Петра Первого» (для непосвящённого – читай Покровского), поэтому люд помоложе и пониже в чинах, бодро размахивая руками и в предвкушениях короткого служивого дня, обгонял меня по дороге. Было немного морозно, в связи с чем приходилось немного ускорять свой постепенный шаг, однако «молодёжь и подростки» меня всё равно обгоняли, нисколько, к моему удивлению, не скользя на открытом льду, гордо именуемой у нас «дорогой на ТПЗ».

Торопиться особенно–то было и некуда. Предстояло построение на плаце N-ской дивизии (читатель, помни – враг не дремлет и бдит, как Джульбарс на границе) по приказанию вновь назначенного начальника штаба нашей эскадры. Но так как начальник штаба – это не хухры мухры, а величина (в прямом и переносном смысле) большая, то на приказания его даже таким «ботикам Петра Великого», к которым я скромно причислял и себя, не пристало накладывать наш длинный и увесистый, в связи с чем я, осторожно переставляя свои ноги,  и перемещал своё тело в пространстве по направлению к означенной высоким начальством точке. Хорошо!

Размышляя о своём, о девичьем, меня весёлой стайкой обогнали наши активистки МПВО, как я их называл, которые «бдили и не пущали» ворога на наши пирсы, вооружившись достижениями современной компьютерной мысли и которые без монитора, извините, и ложку нынче ко рту не поднесут. Девицы из …–го отряда защиты и обороны чего–то там бодро скользили по льду и плавно удалялись от меня, оставив меня в лёгком облаке духов и дезодорантов заграманичного производства, про которые товарищ О. Бендер не раз говорил, что всё производится… сами помните где…

Глазом, к сожалению, зацепиться было не за что, так как наши активистки были укутаны соответственно погоде, то есть каждая отдалённо напоминала ударницу колхозного строя или работницу присно памятного «Метростроя», навечно прикипевшую к строителю коммунизма на бывшем ВДНХ СССР, ныне обозванном ВВЦ. Я продолжил свой путь, склоняясь к мысли, что мир несовершенен и в нём так мало прекрасного, особенно завёрнутого по приказанию начальника Вилючинской бербазы (бывшего нашего комбрига известной национальности, про которую есть довольно известный анекдот, про то, что скорые поезда «Одесса – Кишинёв» для них отправляется с первой и второй рельсы; и которого мы отпустили на эту вышеупомянутую ББ с превеликими счастьем и радостию, долго и истово крестясь на все церкви, которые есть на Камчатке) в зелёные камуфлированные ватники.

Пребывая, таким образом, в некоторой задумчивости, я не спеша миновал ТПЗ, за окошком которого сидели наши красавицы, но уже без ватников, и, спустившись удачно, с Божьей помощью, с обледенелых ступенек, повернул не как всегда налево к родному пирсу, на котором гроздью висели, то есть пришвартовались, наши самые тихоходные и малошумные «Kilo», а смело направил свои стопы направо.

В это время меня догнал заместитель командира моей бригады, вечный ВрИО и СИО и исполняющий кучу обязанностей – как царь–батюшка во времена Она. Мы обменялись крепким рукопожатием, не обременяя себя сотрясанием воздуха выражением, типа «Как дела» и прочая и прочая…, и, глубоко вдыхая морозный воздух, двинулись в сторону плаца.

Народу густело, и белая проплешина дороги постепенно приобретала чёрный цвет от военной одежды. Толпа колосилась и гудела, обсуждая предстоящие выходные, а также как «откосить» от обязательного ПХД, превращённого для офицеров штаба нашей очень отдельной бригады в обыкновенный рабочий день с обязательными проверками и контролем того, как лодочный люд не хочет выполнять свои функциональные обязанности. Но это тема отдельного разговора…

Утро было прекрасно, Солнце потихоньку коснулось своими лучами небосвода, окрашивая его в лёгкую голубоватую дымку, и даже чайки, пролетая у нас над головами, казалось, проникались торжественностью момента и старались поскорее пролететь над людским морем, даже не помышляя облегчить свои желудки сверху вниз, дабы не испортить всю картину. Наконец, мы с замкомбригом прибыли в точку построения. Никого не было, за исключением какого–то экипажа, который нервно переминался с ноги на ногу в строю, потихоньку дымя цигарками, спрятанными в рукав.

Так как ни я, ни мой замкомбрига не имели привычку вентилировать свои лёгкие свежими глотками никотина, то мы просто встали на место своей бригады и начали здороваться со знакомыми офицерами и мичманами, проходящими мимо нас.

Утро резко вступало в свои права. Появились экипажи, появился жиденький строй нашей бригады во главе с ЗНШ, наконец, появился зелёный строй личного состава нашей береговой базы. Их командир, в прошлом наш командир бригады, как я уже выше упоминал – это для тех, кто читает через строчку, а ныне – главный завскладом города Вилючинска минус 3, прогуливался перед строем личного состава эскадры, делая короткие и отрывистые замечания личному составу, не стесняясь в выражениях, несмотря на присутствие прекрасного пола.

Всё было как всегда – все дружно делали вид, что внимательно прислушиваются к замечаниям вышележащего начальника и даже изображают бурную деятельность по поводу устранения этих самых замечаний, а сами втихомолку крутили в карманах кукиш и дружно посылали будущего адмирала «на…», куда он, по мнению посылающих, и должен был дружно идти, гордый от оказанного ему высокого доверия…

Наконец, все, кому было положено по штату, накурились, все те, кто должен был командовать – скомандовали и проверили выполнение своих команд, а кому не положено – выполнили эти самые команды и строй, как и положено военному люду, устаканился в соответствии с… В конце пирса появился начальник штаба эскадры.

– Смирно, равнение налево, – скомандовал командир береговой базы, и, бодро делая вид, что он «печатает» шаг, направился в сторону адмирала.

Адмиралу, естественно, тоже было как–то не с руки «печатать» ножку, поэтому он просто приложил руку к козырьку и бодрым адмиральским шагом направился в сторону встречающего. Как в учебнике 4–го класса о перемещении тел в пространстве, два тела должны были встретиться, что и произошло, к их обоюдному удовольствию. Ни фига себе, – оказывается, математика – великая вещь…

– Товарищ адмирал, личный состав … эскадры по Вашему приказанию построен. Командир … капитан 1 ранга… – донеслось до ушей личного состава эскадры, стоящей в строю, что означало, что законы математики незыблемы и встреча двух уважаемых людей наконец состоялась. Капитан 1 ранга, доложив адмиралу о том, что все готовы и прочувствовали, стоят и ждут, когда их уестествят по полную катушку и по самые гланды, как девах с Тверской, описал вокруг адмирала сложный противолодочный манёвр и непостижимым образом оказался сзади адмирала.

Адмиралу явно было не до него, поэтому он прошёл вперёд ещё с десяток шагов, остановился, и, повернув направо, упёрся взглядом в замерший на плацу горячо любимый личный состав. Капитан 1 ранга тормознулся сзади и повторил манёвр начальника.

– Здравствуйте, товарищи подводники! – разнеслось по плацу, и строй выдохнул в едином порыве: – Здравия желаем товарищ адмирал!

Адмирал и так был в прекрасном здравии, но поздравление личного состава ему здоровья явно не добавило. Это был минус, над которым надо бы и поработать…, но не за тем собирал он личный состав…

– Где эти уроды? Где эти жертвы отсутствия света и некомпетентности гинекологов? Где эти пингвины? Где этот кошмар с улицы Вязов в образе бабуинов? Сюда их! – начало адмиральского выступления было многообещающим. Строй шевельнулся и пятеро уродов, из которых трое было в гражданской форме одежды выкатилось из строя, пройдя вперёд шагов десять и повернувшись на сто восемьдесят, они замерли – в форме отдельно, по гражданке отдельно.

Группа была живописной. Из военных один был с перевязанной головой, второй отмечен был на лице жирной кляксой лейкопластыря. Гражданские отмечены перевязками не были, но на лицах явно обозначались следы некоторого воздействия некоих известных сил. 

Шевеление в строях прекратились, так как народ был заинтригован – предстояло что–то новенькое, развевающую скуку обыденного ПХД. Адмирал посмотрел на скульптурные композиции, застывшие справа и слева от него и начал своё повествование.

Как вы, уважаемый читатель понимаете, что в Военно–Морском Флоте без горячо любимого мата не сдвинется с места ни одно начинание, а особенно процесс воспитания подчинённого личного состава, который без оного (зри в корень – мата) не поймёт ни одной светлой мысли начальства, то для сокращения печатного текста основную речь военно–морского человека мы приводить в дословности не будем – тот, кто служил, и сам поймёт и вставит всё что надо туда куда надо, тем паче, что если кому и надо – отсылаю к своему «Словарю военно–морского мата», права на приобретение которого я даю всем желающим абсолютно бесплатно, а кто не служил на флоте – тому и в цирке смешно…

– Товарищи подводники! Обратите внимание на представителей человечества, по ошибке рождённых в России и по ошибке служащих на подводных лодках! – начал начальник штаба, неторопливо прохаживаясь перед строем. Строй не шевелился, затаив дыхание, и внимательно наблюдал за перемещениями в пространстве тела адмирала со следующей за нею тенью, всё более и более насыщающейся красками благодаря встающему из–за горизонта Солнцу…

Капитан 1 ранга известной национальности стоял на том же месте, где остановился перед приветствием адмирала, не двигаясь, поэтому его тень насыщалась гораздо медленней, да оно и понятно – не тот коленкор.

Адмирал продолжил: – Как вы думаете, что делают пингвины в Антарктиде, когда из–под ног у них укатывается яйцо? Правильно, они забывают обо всём и начинают спасать своё будущее. Так и у этих (адмиральский палец указал на живописные скульптурные композиции), – все мысли в их Фаберже (яйцах). Государство напыжилось и увеличило им денежное содержание, а им – что плати деньги, что деньги не плати, – лишь бы нажраться.

Что происходит? Товарищ (адмиральский палец ткнул в крайне левого стоящего справа в форме старшины 2 статьи) был отпущен на выходной. Товарищ командир, какой может быть выходной у двадцатилетнего парня, который только что и делает, как меняет правую руку на левую, даже не расстёгивая штанов? Чем он там у вас так перетрудился, что ему понадобился выходной?

Командир  ПЛ  счёл  за  лучшее  промолчать, ибо и так всем было понятно, что командир ПЛ

бойца в отгул не отпускал, а нашлось сердобольное тело в чине старшего лейтенанта, которое само ещё недавно оторвалось от материнской титьки, прослужило не более двух лет на нашем флоте и до сих пор не уразумело очередной вещи, что самый лучший боец – это заё…ный в усмерть боец, у которого одна мысль должна шевелиться в голове, как наваждение – добраться до коечки и заснуть, даже не раздеваясь.

Но командиру ПЛ потому и платят за то, чтобы его задница была впереди всех и вся, в связи с чем командир сделал вид, что этот его упущение, он осознал, всё понял и записал на свой жёсткий диск в голове, и что не далее как после построения все будут отодраны и уестествлены в ещё большей мере, нежели он сам, родимый,…

– Так вот, эта обезьяна, выспавшись на вахте, идёт в посёлок, – продолжил адмирал, не дождавшись (да и не особенно надеясь) ответа от многоопытного командира ПЛ, – Товарищи, вы думаете он идёт отправить деньги матери? Или идёт в секс–шоп купить резиновую тётку для удовлетворения своих потребностей?… Нет, это чучело идёт кушать водку, оно приходит домой, якобы уставши от тягот и лишений, он якобы хочет лечь спать, чтобы назавтра с новыми силами  служить Родине, мать её, так нет же – находятся товарищи с бутылкой водки, которым, – тут адмирал повернулся к композиции товарищей в штатском и указал для наглядности на них пальцем, – скучно вкушать белую в одиночестве…

В строю пролетел лёгкий говорок. Народу не надо было долго объяснять, что такие товарищи – как статуи – существуют везде и стоят незыблемо и прочно, и отвязаться от них, как и от статуй острова Пасхи или от египетских пирамид – практически невозможно

– Они, по докладу товарища, – палец опять указал вправо, – заставили его принять вовнутрь. Это как мама – сыночек, съешь ложечку за папу, ложечку за маму, ложечку за сестричку, мать её…, а он упирался, как ослик Ио, а товарищи в гражданском надавили на него, вставили ему воронку, правда не туда, куда надо было, и залили ему не то, что надо было…

Народ слегка загудел. Всем было понятно, что если товарищ и сопротивлялся, то только по долгу гостеприимства и вежливости, а водка это такая жидкость, что вставляй воронку, не вставляй – она сама, гадость эдакая, в желудок льётся, и как это у неё так лихо получается – чёрт её знает?

– Что за базары? – адмирал, услышав оживление в строю, вознегодовал, – ничего тут весёлого нет. Ну выпил бы он, лёг бы спать, чтобы солнышко пораньше встало, и на службу назавтра идти легко было, так нет же. Как всегда у нас на святой Руси – одной много, двух мало… Товарищи добавили… А потом всё как всегда – потянуло на подвиги. А где у нас подвиги?

Все знали, где у нас находятся подвиги – благо злачных мест было – хоть пруд пруди. Поэтому народ начал гадать, отчего над плацем опять поднялся лёгкий гул,  вновь  привлёкший  внимание адмирала.

– Я тут не для того, чтобы слушать ваши мнения. А подвиги у них начались в биллиардной, где и находились оставшиеся двое, из которых оба – гражданской национальности. А там, где приходят в гости, требуется снова чего–нибудь из горячительного. Я всё понимаю, но чтобы приём алкоголя влиял на улучшение меткости в биллиарде – впервые слышу. А чем заканчивается биллиард, если ты не Жерар Депардье и кетчупа «Балтимор» под рукой нет, – правильно, кончается мордобитием.

Народ был согласен. Не всякий съест свою шляпу, даже обильно политую «Балтимором» – это Депардье за свои гонорары может так изгаляться над казённым гардеробом, а мы люди военные, казённые, нам есть шляпы по Уставу не положено…

– Пошла битва народов. Сломали кий о челюсть одного урода, поцеловались, обнялись и отвели его в госпиталь. Нет, чтобы добили по дороге, дабы не мучался – нет привели, сдали и принесли на эскадру травму… И пошли, родимые, исполнив свой долг, – правильно, товарищ командир, обратно… А киёв–то нет, зато есть ножки от столов… Мамаево побоище продолжилось. В итоге через полчаса мне докладывают – пробита челюсть, голова и ещё три травмы… Чистый цирк…

Подмораживало. Поединщики стояли, понурив головы. Адмирал ходил мимо них, гневно выкрикивая слова и размахивая руками. Сзади капитан 1 ранга известной национальности пребывал в неге и истоме, предвкушая адмиральские эполеты на своих погонах, отчего выглядел как бы не от мира сего...

Народ стоял, откровенно веселясь и радуясь, что это не их головы и челюсти, и что ПХД  от-

кладывается, и что кому–то погано, а остальным хорошо, что Солнце, наконец, выкатилось из–под виднокрая и осветило своим ярким ликом и золотистым светом и разбитую голову, и сломанную челюсть, и белую кляксу лейкопластыря, и настроение народа поднималось всё выше и выше вверх, пока не уткнулось в пронзительную синеву неба и запело от восторга, что не всё так погано, как это видится по–первой, что мир прекрасен, и что цирк уехал, а клоуны остались – так было, так есть и так будет всегда на святой Руси…