На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Славянская доктрина

6 443 подписчика

Свежие комментарии

  • Александр
    Почитай хотя бы это https://dzen.ru/a/ZgUN-eTvzwI_a-tA,  придурок.О националистах, ...
  • Александр
    Пострадали невинные люди. Разных национальностей. И ты ещё обижаешься на дурака?О националистах, ...
  • Астон Мартин
    Пострадали русские люди , а мерзавцы даже не каются сидя в суде , их представитель заявляет  что у террористов нет на...О националистах, ...

Оправдание

Оправдание.

«Из любой ситуации есть

как минимум два выхода,

– надо только знать

куда повернуться»

(Из моей лекции лейтенантам).

 

- 1 -

Начальник штаба нашей, никем не признанной и не оценённой по достоинству, почти что орденоносной, почти что… и так далее, отдельной бригады дизельных подводных лодок капитан 2 ранга Пётр Сергеевич Вавилов любил точность. Ну пунктик у него был такой – «фишка», как любит говорить ныне продвинутая молодежь, которую в своё время мой незабвенный начальник Константин Павлович Путанов обозвал «детьми перестройки». Поэтому никаких опозданий на вечернее подведение итогов он не переваривал – считал, что опоздавший нанёс ему личное оскорбление. Но ещё более он не любил оправданий опоздавшего и уверений последнего в том, что в мире произошла катастрофа, которая де и помешала имяреку прибыть перед светлые очи НШ в положенное время. Народ штабной и командиры лодок знали эту  привычку начальника штаба и старались, естественно, не опаздывать.

Однажды, в ноябре 20.. года должно было состояться плановое подведение итогов. Штабной люд накурился наперед, зная, что подведение итогов затянется самое меньше чем на час–полтора, некурящие успели выпить по чашке чаю. Еще раз перекурили и поболтали, осмотрели записные книжки и ручки, походили туда–сюда. Все были готовы войти и отсидеть последнее плановое (согласно ежесуточному плану бригады – но не фактически) мероприятие. Заместитель начальника штаба нашего бравого и грозного соединения суровый подполковник Игорь Григорьевич Мишин проверил живность и опечалился. Отсутствовал командир одной из лодок или тело, его замещающее. Ну не было его – пропал в просторах Вселенной и бытия. Палец ЗНШ уперся в дневального по штабу, тот подскочил как наскипидаренный и упал на телефон. Пять минут общения дневального с кораблем при посредстве изобретения господина Белли прояснило картину – командир был в Питере, СПК растворился в недрах поселка Рыбачий, а помощник командира – капитан–лейтенант – ещё был на переходе.

ЗНШ  переглянулся  с  ЗКВР,  и  в  результате мысленного диалога было принято решение не

ждать помощника, а начать, как говаривал Михаил Сергеевич, и углубить и подвестись. Бравый подполковник открыл дверь в кабинет начальника штаба, тем самым давая понять присутствующим, что семеро одного не ждут. Штабные и остальные вошли в кабинет и расселись по своим местам, создав кратковременную сутолоку и легкий шум, который, однако, быстро затих.

«Все?» – был задан простой вопрос хозяином кабинета.

«Кроме ПЛ «Б–…», командир в городе, старпом в отгуле, помощник на переходе морем» – последовал ответ.

Чело начальника штаба нахмурилось, глаза прошлись по присутствующим, которые постарались съёжиться и стать как можно незаметнее. Атмосфера сгустилась и лампы стали светить как-то более тускло. Атмосфера начала давить на психику, взгляд пронизывал и требовал ответа от покусившегося на устои бригадного распорядка дня. Все чувствовали себя не в своей тарелке.

«Начинаем доклад», – сказал начальник штаба, и жизнь полегчала, потекла в своем привычном русле, свету в кабинете прибавилось. Народ зашевелился, зашелестел суставами, записными книжками и ручками. Взоры штабных обратились на первого выступающего, который осчастливил присутствующих тем, что суточный план на его корабле выполнился, прокатившись по течению дня как колобок в горло лисицы, то есть без задержек и препятствий; замечаний, что было удивительно, личный состав срочной службы, горячо любимый воспитателями и так же горячо ненавидимый остальным офицерским составом корабля, не принес, то есть ухитрился каким-то образом нигде не напиться, не попасться на глаза коменданту и вообще вел себя, как агнцы Божии. Секреты и оружие были надежно спрятаны в целости и сохранности, поставлены на сигнализацию и т.п. Вопросов у докладчика к командованию бригады и флагманам не имелось, а посему…

Тут бодрую словесную Ниагару слов докладчика прервал стук в дверь. Нагленький такой, но… бодренький. Докладчик и начальник штаба оскорбились до глубины души. Петр Сергеевич начал нервно перелистывать листы своей тетради и перекладывать ручку с места на место. Докладчик испытал настойчивое желание присесть, но это было невозможно. В кабинете опять потемнело и в воздухе атмосфера сгустилась. Штабной люд, памятуя о том, что на службе расслабляться нельзя – поимеют, и обязательно в самой извращенной форме, усилил внимание к своим тетрадкам и ручкам. Руки и извилины в голове стали шевелиться быстрее. Решался важный стратегический вопрос – а не по мою ли драгоценную душеньку стук в дверь, но ответа не было, а это навевало уныние, чувство неуверенности и озабоченности.

«Войдите», – прорычал начальник штаба. Дверь отворилась. Помните анекдот – как русский объяснял и показывал вождю индейцев – что такое «кайф» после бочки пива. Примерно такое состояние ощутили сидевшие в кабинете. В дверном проеме маячила фигура помощника отсутствующего командира ПЛ «Б–…», который, наконец, закончил переход морем, и с сознанием и чувством образцово выполненного долга прибыл на подведение итогов.

– Прошу разрешения, – промычала фигура ПК, – извините, товарищ капитан 2 ранга, скользко на дороге – задержался.

Лицо начальника штаба потемнело. Товарища Вавилова раздувал праведный гнев. От возмущения его шатало в кресле и, если бы не вес, превышающий сотню килограмм, и наличие под ним новенького стула, то быть беде. В воздухе мелькали невидимые разряды электричества, хорошо ощущаемые присутствующими в кабинете. Ручка, надо признаться – ни в чем не повинная, была сломана в кулаке. Флагмана осуждающе закачали головой, солидарные со своим шефом. Заместитель командира бригады чуть не поперхнулся спичкой. ЗКВР что–то отметил в своей тетрадке, видимо решив, что данное положение вещей, когда капитан–лейтенанты могут задерживаться, а все остальные – только опаздывать, в том числе и начальник штаба, недопустимо и должно быть разобрано на ближайшем собрании. Стало тихо, как в преисподней на перекуре…

Начальник штаба вдруг успокоился. Долгие беседы с вышестоящим командованием на тему о возрастающей роли личного воспитания молодого офицерского состава, о необходимости разъяснять и показывать, в том числе – как утирать сопли и вытирать задницу, проводить беседы и всё это записывать в тетрадку, не прошли даром.

– Проходите и присаживайтесь. Не умеете Вы оправдываться, – вдруг с усмешкой произнес Петр Сергеевич Вавилов, – вот послушайте, как это делал я, будучи лейтенантом.

Он немного откинулся на спинку стула, поерзал, устраивая свой центр тяжести как раз на оси этого инженерного сооружения, проверил надёжность всей конструкции и начал свой рассказ.

 

- 2 -

Командир подводной лодки капитан 2 ранга Анатолий Степанович Макура был строг, но справедлив. Настроение его в погожий осенний день 2.. сентября 199.. года было прекрасным – под стать и природе, которая порадовала нас своей прекрасной погодой. Легкие золотистые облака в этот день почему–то не задержались на вершине Снежной, а бодро, подгоняемые легким ветерком, спешили по своим, только им понятным, делам. Солнце светило на радость всем, щедро отдавая свое тепло забытому людьми и Богом уголку камчатской природы, гордо именуемой на кортах бухтой Бечевинской. Листва еще не приобрела багряно–жёлтого оттенка, характерного для поздней осени и предвещающего скорые холода. В воздухе летали паутинки, птицы звонко выводили трели, выучивая свое потомство держаться в воздухе, иногда раздавался рык проходящего по сопке медведя, но в его интонации не было злобы, а скорее безмятежное благодушие хорошо поевшего зверя, что не мешало остальной живности, спешащей в последние пригожие деньки запастись на зиму дополнительной провизией и снующей с этой целью по своим делам, на всякий случай уступать хозяину Камчатки дорогу.

Анатолий Степанович собирался убыть с подводной лодки в штаб на подведение итогов. Сделав запись в вахтенный журнал корабля об осмотре его внутренностей и дав ценные указания вновь заступающей вахте, капитан 2 ранга задумался. Сзади него томился в ожидании самых последних и, поэтому, самых необходимых ЦУ Петр Сергеевич Вавилов, розовощекий, пышущий великолепным здоровьем и отменным аппетитом, лейтенант, командир электронавигационной группы, что в простонародье зовется «штурманенок». Штурманенку было, в отличии от природы и командира, тоскливо. Заканчивался ровно месяц, как он, чередуясь с командиром вычислительной группы пребывал дежурным по кораблю.

Время было советское, простое до безобразия. Каких либо понятий – как–то «личное время офицера», «семейная жизнь офицера», «отгул» – никто не знал, а если и знал – то предпочитал не вспоминать. Родина требовала жертв, американцы гадили нам и всему прогрессивному человечеству по всему миру, все были настороже и понятие «боевая готовность» было четким и понятным для всех – начиная от светло–зелёного (по молодости) мичмана и кончая тёмно–зелёным (от старости) комбригом. Платили нам тогда не как сейчас, офицеры были действительно финансово обеспеченны людьми (а не обеспеченными одними обязанностями как в нынешнее время), служили мы не за деньги, как любили говорить наши политрабочие, а за Родину (они и сейчас любят это говорить), в связи с чем  все были готовы эту жертву принести.

В связи с вышеизложенным вывод был один – простой, как водо–бачковый аппарат. Так как большинство офицеров было в отпуске, то судьбой (читай – вышестоящим командованием под руководством Коммунистической партии Советского Союза) тебе, лейтенант, начертано – стой и не чирикай. Отстоял вахту – ремонтируй матчасть, подымай карты и рисуй решения. После этого прибывай на подведение итогов, получай новое задание и – вперед, на мины.

Петя и не чирикал. У него даже в мыслях такого не  было. У  него  было очень простое желание – отпроситься домой, где его ждала ванна, хороший ужин и единственная, прекрасная, ненаглядная и так далее со всеми вытекающими последствиями, так как хлопец был молодой, в ликвидации Чернобыльской катастрофы не участвовал и организм работал как часы.

– Товарищ капитан 2 ранга, – прокашлявшись, вопросил Петя, – Ваши приказания я выполнил, прошу «добро» сегодня убыть на сход домой до утра – помыться, робу постирать.

Анатолий Степанович оторвался от дум, которые никак не влияют на содержание нашего рассказа, и посмотрел на штурманёнка.

– Добро, – минут через пять сказал командир и встал со стула, – сдать вахту как положено. Секреты, оружие, личный состав. На переходе отработать личный состав вахты по строевой песне. В 19.00 быть в казарме на подведении, если ничего не будет – можешь идти на размагничивание, но в 05.50 быть на подъёме. Я убыл в штаб.

Приятно когда мир прекрасен и все тебя любят. Петя командира в этот момент любил. Он был счастлив, словно петух, который избежал супа. Его любовь переполняла окружающее пространство. Он проводил командира до пирса и вернулся в центральный пост. Документация была образцово заполнена. Петя не поленился лично пролезть все отсеки сверху донизу, чтобы у сменщика не возникло никаких проблем, а самое главное – никаких вопросов по порядку, особенно в трюмах. Оружие и секреты лично проверены. Хранилища и сейфа закрыты и опечатаны. Солнце, казалось, освещало лодку не только снаружи, но и изнутри. Хорошо…

Почему–то в этот день все шло без срывов. И вычислитель прибыл вовремя (раньше всё было вовремя – и получка, и взбучка, но это так, к слову о птичках), и вахта сдалась легко и без напруги, и личный состав сменившейся ДВС спел на переходе в поселок лодочную песню залихватски и бодро, на удивление чётко печатая шаг на бетонке.

Осложнения начались на подведении итогов. Нынче наша «продвинутая» молодежь сетует, что писанины много, Это неправда – и раньше приходилось много писать, вот только компьютеров не было, все штурмана рисовали вручную, текст писался тушью, и караты надо было приготовить, как и ныне водится к утру. Поэтому и возникла поговорка про Военно–Морской Флот – «полночь, в стране идиотов началась работа». Так как, читайте начало рассказа, в те времена глупых вопросов о нормировании рабочего дня был задавать просто невежливо, то командование, получив очередную указивку из Питера предоставить не далее как к утру и в куче экземпляров очередную бумажку размером с хороший обеденный стол, на подведении итогов (напоминаю – оно начиналось в 17.00, время камчатское – в Москве в этот миг было 08.00, то есть в ГШ ВМФ службе еще не начинали, а во Владивостоке15.00, читай – начало послеобеденной службы со всеми вытекающими последствиями) комбриг, как папаша, вздрючивал всех соответственно степени «прогиба» корабля и его гвардейского экипажа, озадачивал командиров лодок и флагманов ЦУ и выдавал неизменное: «К утру чтобы было». И было ведь–таки, и я до сих пор не помню случая, чтобы не было. Другой вопрос, что по утру, как водится, бумажки переделывали, всем сёстрам раздавалось по серьгам, но это не существенно.

Анатолий Степанович прибыл вовремя. Надо сказать, что память у командиров (при этом Пётр Сергеевич пристально осмотрел присутствующих и вздохнул), в отличии от нынешних, была хорошая и записывать все указания они были приучены в тетрадку, а не на папифакс (тут палец начальника штаба уперся в старшего помощника командира ПЛ «Б–…», который пришел без записной книжки, а разложил перед собой обрывок какой–то бумажки). Подведение итогов корабля началось вовремя. Командир заслушал «бычков», из которых присутствовали только механик и Петя, временно исполняющий обязанности командира БЧ–1, открыл свой кондуит и начал зачитывать указания командира бригады. Пете стало жарко. Так как солнце уже закатилось за сопки и было темно, то будущее в его воображении рисовалось очень мрачными красками. Механику ЦУ от комбрига не поступало, поэтому командир озадачил его проверкой тумбочек и формой одежды личного состава, будущих строителей коммунизма, глядя на которых, у механика возникало непреодолимое желание отослать их куда–нибудь в штат Огайо для подъема народного хозяйства нашего вероятного противника, но не получалось почему–то.

Поэтому, как вы все догадались, большинство ЦУ досталось Пете. Однако, трезво оценив, Петя понял, что за два часа он с ними справится. Правда, пришлось по–быстрому сбегать на ПЛ, принести карт, и через час работа кипела. Подстегиваемый сознанием, что блаженный и столь необходимый измученным телу и душе отдых как никогда близок, Петя творил чудеса. Самое удивительное, что тушь ложилась на карту без замечаний, буквы выходили ровными, ручка с пером скользила мягко, тушь не разбрызгивала и не оставляла клякс. Красота. В 21.30 работа была закончена.

Пётр Сергеевич Вавилов похвалил сам себя и бодро предъявил свое творчество командиру. Как я уже говорил – день задался. Командир не нашел замечаний и утвердил произведение Петеного искусства. Хорошо! Но…

– Хочешь быть старым?», – спросил у штурманёнка командир. Конечно, старым Пётр Сергеевич быть не хотел и поэтому бодро ответил: «Нет!». На что Анатолий Степанович философски отметил:

– А придётся. Ну да ладно. Старость надо уважать, поэтому механика я отпустил домой.

Что–то подсказало Петру, что выход из казармы откладывается на неопределённое время. Это омрачило его светлую душу и опечалило его большое сердце. Тем временем командир позвонил оперативному дежурному. По его разговору штурманёнок понял, что ничего экстраординарного не предвидится. Анатолий Степанович положил трубку и бодро поднялся из–за стола.

– Значит так. Проведёшь телесный осмотр личного состава и отбой, проверь, чтобы каждый нехороший человек помыл ноги и высморкался. После отбоя пробыть полчаса, чтобы эти строители коммунизма уснули, после чего можешь идти домой. Я пошёл, а то Нина Константиновна и картошка заждались, – с этими словами командир покинул казарму и направился домой.

Пожелаем ему приятного аппетита и скажем «До свиданья».

Время тянулось медленно. Обожаемый начальниками личный  состав  тянул  резину  и  отби-

ваться не хотел. Личного состава распирала энергия и желание что–либо делать, которые пропадали немедленно по прибытию на корабль. Пётр Сергеевич, однако, справился с поставленной задачей – в половину двенадцатого все лежали по койкам, дневальный и дежурный находились на своих местах и были проинструктированы. Можно было идти домой с чувством выполненного долга, чем лейтенант и не преминул воспользоваться и, бодренько покинув казарму, направил свои стопы домой. Его, как и командира, дома также ждали приятные вещи и события. Поэтому Петру Сергеевичу дышалось свободно, взор был ясен и лучезарен, шагалось легко. Вечер и настроение были прекрасны. Хорошо!

 

- 3 -

Место, где происходили описываемые события, называлось Бечевинкой. Если кто–нибудь взглянет на карту и увидит полуостров Камчатка, то можно поступить очень легко. Берется палец, ставится на самую южную точку полуострова, именуемой мыс Лопатка. Далее по правой (со стороны Тихого океана) стороне полуострова начинаем поднимать палец вверх. Добираемся до горла Авачинской губы, на берегах которой справа расположился светлый град Петропавловск минус Камчатский, в обиходе именуемый как и ЛенинградПитером, а слева – место базирования ядерной дубинки Советского Союза (а теперь – и России). Пока оно нам не надо, так как во времена, описываемые в рассказе, мы все сидели в кабинете у начальника штаба именно в этом месте, а до Питера было пол–лаптя по карте. Начинаем перемещать палец вверх – мимо Халактырского пляжа, мыса Налычева, далее – Островная, где мы частенько ловили корюшку и по осени собирали клюкву на болоте, затем палец упирается в речку Вахиль – какая там хорошая рыбалка и ягода, правда, перебираться через нее трудновато, но доблестные офицеры Военно–Морского Флота преодолевали и не такие препятствия.

После этого, в самом предбрюшье  полуострова Шипунский, славный тем, что около него постоянно находятся эпицентры землятресений,  находится бухта Бечевинская, в целях секретности названная бухтой Финвал в честь китов, живущих на кромках ледяных полей Северного Ледовитого океана и благополучно почти истребленных в конце девятнадцатого века. По преданиям, бухту обозвали Бечевинской в честь купца Ивана Бечевина, имевшего во времена Она на берегах этой камчатской Швейцарии свои склады и промыслы.

Посёлок наш имел в своем составе восемь жилых домов, здание штаба, две казармы и два магазина – верхний (промышленный) и нижний (продовольственный). Желающим узнать – как жилось в те времена в бэ Финвал (тут Петр Сергеевич посмотрел на автора и пригласил сделать это остальных присутствующих) – отсылаю к стихотворению товарища Чалого М.О. «Рассказ о Финвале», там всё написано.  Наверху стоял дом номер 6. К нему прилепился промтоварный магазин и почта. Под ним расположился дом номер 4, где и жил лейтенант Вавилов с семейством. Под ним располагался дом №–3, к которому слева (если смотреть от бухты) был пристроен продовольственный магазин. Справа, (опять–таки если смотреть с бухты), был выстроен дом номер 5, а выше него дом №–7. Справа от них, в гордом одиночестве, высился дом №–8.

Слева от дома №–6 стоял деревянный сарай, приспособленный для помещения казармы экипажа первого корпуса Варшавянок и музкоманды, большей частью занимавшейся то сенокосом, то хозяйственными делами. Слева от дома №–4 стоял дом, в котором располагались –  казарма подводников, береговая база со своими структурами и особый отдел. Между ними стоял фундамент сгоревшего осенью 1988 года клуба, о котором так печалился начальник политотдела. Сам же начпо, начпо капитан 1 ранга Михайлов, которого товарищ Чалый М.О. (тут взоры опять обратились на меня, ибо рассказ этот мало кто читал) изобразил в рассказе «Дифферентовка», вместе с политорганом находился в здании, расположенном слева от продовольственного магазина на втором этаже. В том же здании находилась казармы личного состава ПЛ, а на первом этаже – доблестный лазарет, которому и предстоит сыграть немаловажную роль в нашем рассказе. Левее, перед главной площадью, именуемой плацем,  располагался штаб нашей почти что орденоносной, почти что гвардейской и прочая, и прочая отдельной бригады «потаенных судов».

В связи с вышеизложенным, лейтенант Вавилов бодро двинулся от левого подъезда новой казармы домой, для чего по дороге направился в сторону дома №-6 мимо памятника подводникам, затем спустился по спуску, начинавшегося от почты вниз и завернул направо. Пройдя два подъезда дома №–4, он бестрепетною рукою открыл дверь в свой подъезд и поднялся на второй этаж. Жил он в двухкомнатной квартире, Если вы думаете, что он жил один, то глубоко ошибаетесь. Вместе с ним жила семья его штурмана, в настоящий момент пребывающая вдали от описываемых событий где–то на Западе. Ключ попал в замочную скважину с первого раза, несмотря на отсутствие света на лестничной площадке, дверь открылась легко и непринуждённо. Из квартиры выплыл аромат жареной рыбы и еще чего–то вкусненького. Работал телевизор. Благоверная Петра Сергеевича что–то делала на кухне, громыхая кастрюлями и напевая непонятно–бодренькое, в связи с чем не услышала прихода супруга.

– А вот и я, дорогая, – громко сказал Вавилов, – добрый вечер!

Супруга тихонько вскрикнула, выпорхнула на порог, прижалась к широкой груди мужа и… дальнейшее описывать не буду, кто прошел через это – всё знает, кто не проходил – объяснять нет смысла. Петр Сергеевич был отмыт в ванне (тогда ещё горячая вода не отключалась и ЖКХ, в облике УДОСа, работало нормально), накормлен царским ужином и обласкан со всех сторон. Будильники (а их было три) были заведены и поставлены на 05.30. Одежда его постирана и повешена на просушку. Брюки и новая рубашка отглажены и вывешены на плечиках. Ботинки начищены и выставлены перед дверью. Свет потушен, и постель звала и манила в свои (и не только) объятия… Морфей принял в свои объятья супругов где–то в начале пятого…

Пётр Сергеевич проснулся не оттого, что будильники  разбудили  его,  а от того, что солнечный луч коснулся его глаз через веки. Ещё не понимая глубины трагедии, разыгравшейся с ним, Петро потянулся, повернул голову вправо, увидел свою единственную и неповторимую, тихо посапывающую на подушке, потянулся, чмокнул её в щеку и бросил свой взгляд на часы. И тут… он всё понял. Бездна была бесконечной и падение в неё было никак не остановить. Мир рушился. Часы показывали половину десятого. Всё пропало, клиент уехал и гипс не сняли.

В светлые года застоя неприбытие на подъём Флага расценивался как преступление противу флотской нравственности и карался соответственно. Неважно в каком виде ты стоял на подъёме Флага – или трезвый, или синий до чёртиков, не помнящий вчерашнего, выпавший из пространства и времени, не держащийся на ногах и не падающий по причине поддержания твоего тела товарищами, всё понимающими и обо все догадывающимися, но ты должен был присутствовать. Главное чтобы ты стоял. Так было принято и это было святое. И вот Петро Сергеевич нарушил это самое святое, можно сказать плюнул в душу флотского распорядка дня. Опоздал, проспал…

Сознавая всю степень своего падения и предчувствуя все последствия, Вавилов встал, помылся, почистил зубы и направился на кухню. Там, в холодильнике, он добыл остатки вчерашнего пиршества, поставил на плиту разогревать картошку с мясом, налил в чайник воды, поставил его также греться и пошел одеваться. Пока он одевался картошка с мясом разогрелись. Чайник шипел как рассерженная кошка. Пётр Сергеевич прошел на кухню, снял сковороду и наложил завтрак аристократа на тарелку. «Пропадать, так с музыкой», – решил бравый лейтенант  и принялся за трапезу, помятуя о том, что на сытый желудок все превратности судьбы переносятся легче. Чайник шипел и исходил паром, но закипать не торопился. Завтрак подходил к концу, когда Петя нанизал на вилку последний кусок мяса и отправил его бодро в рот. На аппетит штурманёнок отродясь не жаловался, поэтому кусок мяса был водружен между зубами и челюсти мощно и свирепо надавили на него.

Раздался лёгкий треск, что–то вроде щелчка. Сначала Пётр не понял, что произошло, но при повторном нажатии на злополучный кусок мяса нижнюю челюсть пронзила боль. После того, как челюсти раздвинулись боль вроде успокоилась, но совсем не отпустила. «Зуб», – мелькнуло в голове. Подойдя к зеркалу и опустив вниз нижнюю челюсть, Пётр Сергеевич увидел, что от нижнего левого клыка откололся кусочек, примерно в треть зуба. Было неприятно. Было больно. И было страшно, особенно при мысли, что необходимо идти пломбировать зуб, а тут ещё опоздание…

– Ну не дурак ли я, – подумалось лейтенанту, – вот причина моего опоздания – зуб!.

Завтрак был прекращён. Несмотря на боль, рот был прополощен и остатки пищи из него удалены. Пётр Сергеевич одел ботинки и вышел за дверь. Через пять минут он подошел к лазарету, и тут его шаги замедлились.

Надо сказать, что в то время стоматологами у нас, в Бечевинке, работали супруги ДуниченкоВасилий Васильевич, по прозвищу Вась–Вась (за его постоянные присказки «Ась–ась»), майор медицинской службы, мужик под два метра ростом и весом килограмм сто пятьдесят; и его супруга – Антонина Николаевна, миниатюрная и довольно симпатичная женщина, которая больше пользовала детей и женскую половину нашего гарнизона. Про Вась–Вася ходили легенды и к нему старались не попадать. Однажды, в пылу рвения он выдрал у старшего помощника командира ПЛ «Б–…» два здоровых зуба, после чего, наконец, приступил к удалению больного зуба, за что старпом, одуревший от боли и злости, обещал Вась–Вась кастрировать и сказать, что так и было, но до сих пор, почему–то, свою угрозу, к жалости побывавших в руках Вась–Вася, так и не осуществивший. 

Однако деваться лейтенанту было некуда. Лицо командира стояло перед ним в неумолимой жестокости. В стоматологическом кабинете никого не было по причине отсутствия больных. Вась–Вась изнемогал от безделья. Антонина Николаевна, к которой так хотел попасть бравый лейтенант, отсутствовала. Вась–Вась перекладывал свой инквизиторский пытошный инструмент, и халат на нем скрипел от крахмала. Вся фигура майора выражала готовность немедленно заняться всеми зубами вошедшего.

И лейтенант вошёл. Майор обернулся и лицо его просияло. Вась–Вась вскинулся, рукой указал Петру Сергеевичу кресло и прошел к умывальнику. Сердце штурманёнка упало в пятки, но деваться было некуда, и он упал в кресло. Вась–Вась долго и с удовольствием мылил руки, после чего их смывал и снова мылил. Гигиена прежде всего – говорили его действия, а лейтенанту становилось плохо. Зуб почему–то сразу прошёл, и внутренний голос подсказывал, что лучше намылить отсюда ноги. Но так как умывальник находился рядом с дверью, а миновать грузную фигуру Вась–Вася было делом практически невозможным, то товарищ Вавилов сидел и холодел от предчувствий.

– Ну что тут у нас, милейший, – промурлыкал Вась–Вась, садясь на табурет рядом с креслом и включая софит, – Посмотрим, посмотри, пошире рот откройте, хорошо….

Вась–Вась взял зеркало,  что–то типа шила и начал осматривать полость рта.

– Чудненько, прекрасно, – что было чудненького и прекрасного Пётр Сергеевич не понимал, но Вась–Вась бодро продолжал исследовать зубной набор клиента, – изумительно, любезный, а как вот тут?

Тут нижнюю челюсть товарища Вавилова пронзила резкая боль. Тело Петра Сергеевича изъявило желание подпрыгнуть в кресле, но Вась–Вась пресек все попытки несанкционированного перемещения в пространстве.

– А–а–а, – промычал Петя и его затрясло, – А–а–а…

– Чудесно, люди гибнут за металл, за металл… – Пропел Вась–Вась. – С чего тебя трясёт, любезный? Сейчас засверлим, мышьяку положим, всё нормально…

Такая перспектива товарища Вавилова не прельщала. В течение десяти минут он приводил доводы. Он умолял, просил и требовал. Он напомнил Вась–Васе что кариес – это не есть зер гуд и что с ним (с кариесом, то есть) надо радикально бороться. Не надо тратить дорогих лекарств – надо просто вырвать зуб, и всё будет хорошо.

Наконец, Вась–Вась согласился. Достался шприц и в него  был  заправлен новокаин. Игла вошла дважды в назначенные места. Через пять минут челюсть подводника онемела, и ей можно было смело забивать гвозди. Вась–Вась достал молоток и приспособление, чем–то напоминающее стамеску. Были придвинуты поближе зубодёр и крючок, за который можно подвешивать хорошего размера поросёнка. Петра Сергеевича замутило и он в изнеможении закрыл глаза.

– Не дрейфь, товарищ, – напутствовал его Вась–Вась и чем–то потыкал в десну. – Чувствуешь?

Пётр Сергеевич ничего не чувствовал, кроме того, что ему скоро настанет кердык; язык его был как ледяной и шевелиться во рту не желал, так как было ощущение, что он заполнил весь рот. Он помычал и помотал головой из стороны в сторону. Далее всё происходило как в застенках средневековой инквизиции. Торквемада, в лице товарища Василия Васильевича, раздвинул рот Петра Сергеевича, далее крючок с отсутствующим поросёнком вспорол десну и проник внутрь челюсти. Лейтенанта дернуло, но всякое перемещение было блокировано рукой и телом Вась–Вася. Наконец, крючок остановился и дернулся вверх. Что–то хрустнуло. После этого доктор вынул крючок и, не отпуская левой согнутой рукой головы штурманёнка, положил его на столик и взял зубодёр правой рукой.

–  Видишь как всё хорошо! – обрадовал Вась–Вась Петра, – Зуб дробить не пришлось, так что держи хвост пистолетом.

Пистолет был почему–то обмякшим. Петра Сергеевича мутило. Зубы верхней челюсти жало и они ныли, оплакивая погибающего товарища с нижнего ряда. Нижний товарищ был как оловянный солдатик – стоек в своём намерении остаться в родном гнезде. Но победил опыт и настойчивость – через пять минут мучений Вась–Вась вынул зубодёр с зажатым в нём окровавленным зубом из рта Петра Сергеевича, положил его в ванночку, после чего взял тампончик и затолкал его в рот штурманёнку.  Петю пробил пот, и он понял состояние женщины, после того как плод покинул её лоно. Было и хорошо и жутко…

– А мог бы жить, да–а–а, – промурлыкал Вась–Вась. – Проснись, лейтенант, и пой, вас ждут великие дела. Свободен, как … в полете. Обожди минуточку, напишу освобождение.

Он встал со стула, направился к столу, достал из кипы медкнижек, лежащих в шкафчике, нужную и написал освобождение на три дня. После этого подошёл к Петру Сергеевичу, открыл его рот, осмотрел лунку и вновь заткнул ее тампоном. «Иди, гроза морей» – он отвернулся и занялся своим инструментом, вздыхая о том, что опять никого больше не будет и попрактиковаться будет не на ком…

Вавилов выполз из кресла. Его шатало и мутило. Зажав под мышкой свою медкнижку, он побрёл в свою казарму. На лодку идти не хотелось. Поднявшись на второй этаж, он зашёл в команду. Дневальный стоял на месте и по его виду Пётр Сергеевич догадался, что командир у себя в каюте. Бодро пройдя к двери каюты командира, штурманёнок вежливо и аккуратно постучался. Получив разрешение войти, он открыл дверь и предстал перед светлыми очами Анатолия Степановича. Анатолий Степанович вопросительно взглянул на нарушителя воинской дисциплины и флотских порядков, но по внешнему виду лица лейтенант всё понял. Он был умудрён годами и опытом. Оттопыренная тампоном нижняя левая часть лица и окровавленная нижняя губа штурманёнка красноречиво говорила о перенесённых страданиях и действиях по их преодолению.

– Кто рвал – Вась–Вась? – спросил он. – Или Антонина Николаевна?

Пётр Сергеевич промычал что–то невразумительное и кивнул головой. Лиц, побывавших на приёме у Вась–Вася, не наказывал даже комбриг. Командир взял медкнижку штурманёнка, попытался вникнуть в каракули нашего стоматолога, но разобрал только цифру «3», свидетельствующую о просьбе Вась–Вася освободить клиента, побывавшего в его руках, от выполнения и так далее на трое суток. Анатолий Степанович расписался рядом с иероглифами Вась–Вася и вернул книжку штурманёнку.

 – Сутки даю. Ещё раз опоздаешь – всажу по самые помидоры и веники. Водку не пей. Вали отсюда, – командир проявил полное понимание психологии и действий  подчинённого,  после  чего вернулся к своим делам.

Петра Сергеевича вынесло из кабинета командира. Весь мир лежал у него в кармане. Солнце светило и радовалось вместе с ним. Ветерок шумел в листве и обдувал начавшую отходить челюсть, но это не отвлекало. Впереди были сутки отдыха…

 

- 4 -

Капитан 2 ранга Вавилов закончил свой рассказ и посмотрел на опоздавшего.

ЗНШ, – сказал он, – капитан–лейтенанта в приказ, для начала выговор, сегодня подпишу.

ЗНШ сделал пометку в своей записной книжке. Все зашевелились, ибо, как говорил мой командир резервного экипажа, нет больше радости – чем горечь ближнего. Капитан–лейтенант поник головой и прошёл к своему стулу.

– Следующий, – Пётр Сергеевич посмотрел на старшего помощника командира, вставшего и готового начать свой доклад, – продолжаем…

И продолжилось подведение, и жизнь флотская вошла в своё русло, и не было ничего такого, что могло бы изменить положение вещей. И только помощник долго вздыхал над превратностью судьбы и никак не мог понять – какое отношение имел зуб начальника штаба к скользкой дороге, ведущей от зоны к нашему штабу…

Картина дня

наверх