На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Славянская доктрина

6 443 подписчика

Свежие комментарии

  • Александр
    Почитай хотя бы это https://dzen.ru/a/ZgUN-eTvzwI_a-tA,  придурок.О националистах, ...
  • Александр
    Пострадали невинные люди. Разных национальностей. И ты ещё обижаешься на дурака?О националистах, ...
  • Астон Мартин
    Пострадали русские люди , а мерзавцы даже не каются сидя в суде , их представитель заявляет  что у террористов нет на...О националистах, ...

Почему история – это не наука

https://www.alter-science.info/pochemu-istorija-jeto-ne-nauk...

Почему история – это не наука

Почему история – это не наука

Некоторые сторонние наблюдатели, – скажем так, любители физиологии и «точных» дисциплин, – полагают, что история не является наукой. По их мнению, она предлагает слишком много переменных, которые не способны продуцировать прогнозы. Поэтому, исходя из положения, что задачей любой науки является прогнозирование, делается вывод о «дефектности» исторического, да и в целом гуманитарного образования.



Парадокс ситуации в том, что с такой точкой зрения можно согласиться и не согласиться. Однако, если исходить из общих, то есть объективных для всех, критериев «научности», невольно напрашивается вывод о справедливости подобного суждения. Однако по другим соображениям.

Прежде всего, нужно понять, что такое «наука» и чем она оперирует. Мы исходим из следующего.

Наличие автономной, независимой от других дисциплин, научной базы. Здесь действительно проблема, так как дескриптивное описание не представляется само по себе «научным». Необходима структурализация данных, некая система, которая «раскладывает» факты по определенным полочкам. Подобной системы мы не наблюдаем.

Определенные проблемы существуют и с фактами. Допустим, произошло то ли иное событие, скажем, «добрая революция» в Англии. Но извините. В данном случае мы имеем дело с общепринятой трактовкой, которой может быть и своя альтернатива. Кроме того, как мы можем отделить политическую интерпретацию от исторической? Где в истории протекает грань между идеологической и научной версиями? Можно ли в истории, следуя логике Макса Вебера, оставаться «свободным от оценки»?

Далее – историки обычно опираются на тексты документов. Но книги, папирусы, таблички и т.д. сначала нужно перевести. А наша академическая практика перевода сориентирована, скорее, не на точность, корректность, а на литературность, аналоговость мышления. Как же мы можем исследовать прошлое, если мы пропускаем все через настоящее, через современный лингвистический и понятийный аппарат? Вопрос же в том, что со временем меняется не только грамматика, но и восприятие окружающего мира. Проще говоря, ценности и интерпретации относительны, они не несут абсолютистский, стационарный характер. Фонетически слова могут быть и схожими, но семиологическое пространство уже другим. Тогда как историки и археологии не учитывают эти философские особенности, полагаясь лишь на общепринятые трактовки и стандарты. Но если мы говорим именно о науке, то подобного рода подход просто не допустим!

Относительно структурализации данных. От истории никто не требует что-то вроде таблицы Менделеева. Однако мы должны четко понимать, что наукой является математически описываемая дисциплина, то, что представляется с помощью формул, графиков, диаграмм, логических и статистических последовательностей. Отсюда, кстати, возникает требование пргнозирования. А когда в наличие есть лишь сомнительное описание и формула расчета времени археологических находкой с двумя неизвестными, одно из которых применяется на веру, тогда история превращается в корпоративный сговор и средство заработка «легких» денег. Со своими секретами, фальсификациями и ранжированием знания по критериям политической или академической пригодности. Что особенно заметно в археологии, египтологии и истории Древней Америки.

Баальбек alter science

Возвращаясь к теме перевода текстов и их интерпретации, уточним, что проблема не в переводчиках. Проблема в коннотациях и первосмыслов исходного материала. Мы теряем смыслы, а от того не в состоянии прочесть (в смысле правильно интерпретировать) написанное. Это как с многочисленными «гробницами» и «погребениями». Археологи обнаружили какое-то здание – сразу гробница. Раскопали пирамиду – тоже вместилище для покойников. Неважно, что первоначально – в период Старого и Среднего Царств» – фараонов хоронили в НОВЫХ усыпальницах, расположенных рядом с пирамидами. И неважно, что во всех этих сооружениях не находили, собственно погребения. Зато так принято считать: так удобно и не противоречит исторической традиции. Докапатываться до истины, того, что греки называли алетейя, никто не хочет. Не нужно и невыгодно. А зачем? Тогда придется переучитывать, переписывать,, создавать заново учебники, лишать премии, ликвидировать кафедры, открывать музеи и привлекать к ответственности тех, кто уничтожал факты, противоречащие «общепринятой» трактовке истории… Никаких революций. Только спокойный дележ средств по государственным или научно-исследовательским программам.

Из всего вышесказанного: да, история – это не наука. В ней нет ничего научного. Скорее, это методика, даже не методология, представления массива данных, создание временной последовательности с априорно заданными критериями «опознавания» фактов. Ничего более.

Почему в науку нужно верить?

Почему в науку нужно верить?

Понятие секуляризма на самом деле не противоречит базовым христианским догмам. Больше того, такая связь прослеживается и на фундаментальном идеологическом уровне, и на уровне официальной «академической догматике». То, что мы называем «интеллектуальной ситуацией», то есть совокупность подходов, дискурсов, оценок и желаемых оценок, на самом деле представляет собой редуцированный европейским рационализмом свод догматических правил, жестко регулирующих любое проявление «научного» и «религиозного».

секуляризм науки alter idea

Принцип «Кесарю кесарево, а Богу богово» соблюдается не всегда. Мы уже писали, что за последние полстолетия, не смотря на дюжие потуги, не произошло четкого разделения между наукой и религией, между научным и мистическим мировоззрением. Дело не только в неспособности нашего мышления отказаться от принципа веры, а в том, что мы науку загоняем в стойло религии. И если право регламентировать наши отношения с богом мы отдаем церкви, то другое право определять, что есть «научно», отдаем академикам и всякого рода официальным структурам. Так богу не се едино, как будет называться его обслуживающий персонал? Конечно, все равно, особенно если отношения между условными «истиной» и «схизмой» остаются прежними, а меняются только управленцы, точнее говоря, название легитимизирующей «истину» конторы.

Проблема состоит в том, что рационализм, ровно как и в целом секуляризм, не создает новую реальность. Это лишь способ инструментального ощущения мира, методология его познания. Реальность возникает из научной картины мира, когда собранным в определенной последовательности «фактам» привязывают свои «интерпретации». Пусть физики не обижаются, но если бы Фаренгейту или Лапласу представители данные квантовых измерений, то в лучшем случае они бы их проигнорировали. Или просто не заметили. Отход от религиозного означал отказ от мистического объяснения, но чем его заменить в отсутствие возможности инструментально доказать сам факт измерения? Так и сейчас: мы относим в область сакрального, аксиоматики, не только то, что почему-то считаем сакральным, но и необъяснимое. Рационализировать – означает вписать в систему, придать вид таблицы или графика. А что делать, если не получается? А первичные и проверочные опыты противоположны ожидаемым результатам или устоявшейся точке зрения?

С другой стороны, мы не способны отделить науку от академической среды. Даже понимание пагубность и сдерживающий науку фактор «официальной позиции» всевозможных академий наук. Во-первых, куда девать институт высшей школы, стоящей на первой ступени в системе производства нового знания. Во-вторых, а каким действительно будет проходить легитимизация нового знания и отброс действительно фантастических, не имеющих никакого реального осмыслении теорий?

Хотя и в этом случае придется договариваться, что означает реальность. И договариваться, в том числе, о методологии измерения, документации и систематизации собираемых фактов, а также верификации нового знания. С проведением комплексного аудита во всех областях знания, начиная с археологии и антропологии и заканчивая физикой и химией.

Сейчас «вера» – это не только принятие догматики, это еще и производство догматики. Как бы не смешны были бы археологи, их все равно переплюнут антропологи, которые вообще располагают ниже минимально допустимого объемом фактов. Рационализация есть создание теорий, обобщений. А что обобщать, если сами факты не связаны между собой? Или их трактовка, интерпретация заранее обговаривается как «научное» или «научно допустимое». Впрочем, о какой рационализации может идти речь, если, к примеру, объем камня, затраченного для возведения пирамиды Хуфу, может быть добыт современным специализированным предприятием на протяжении 80 лет. Не считая логистических затрат, обработки, подгонки, проектирования и строительных работ. Нам предлагается только верить в бескорыстный труд рабов на протяжении 20-30 лет. Чем жила страна на протяжении всего этого времени – бог весть…

Академическая наука: манипулировать, но не понимать

Академическая наука: манипулировать, но не понимать

Производство нового знания, чем, собственно говоря, и должна заниматься наука, часто сопряжена с поддержкой официальной точки зрения и стандартов так называемого «школьного» образования. Частично эта проблема уже поднималась Alter Science, однако, на наш взгляд, проблема намного сложнее, чем кажется на первый взгляд.



Умный ученый – прежде всего чиновник, встроенный в систему. Не в том плане, что он продуцирует интриги в творческом коллективе, а потому, что он выдает «на гора» только ту информацию и те теоретические выкладки, которые от него ожидают другие, если, конечно, эти выкладки не противоречат общепринятой парадигме. Прорыв происходит только в том случае, когда исследователь доказывает, что он опирался на изыскания предшествующих эпох, публикуя прилагаемый к монографии список использованной литературы, чем доказывает: его позиция не противоречит позиции академии, научного сообщества, от имени которого он выступает.

В этом ключе происходит подготовка новых поколений и обучающий процесс. Студент должен продемонстрировать, как он манипулирует содержанием учебников. Таким образом осваивается “корпус” академической литературы. Но он не обучает пониманию, формированию логических конструкций, а тем более способствует созданию прибавочной стоимости в науке. Поэтому все разговоры об упадке академического образования кажутся метафизической чушью: школа требует повторения, но не обучения. Наука представляет собой тоже часть системы, а оттого и боится революций, постоянно транслируя идею постоянного развития. Но, извините, в жизни так не бывает.

Когда два друга, два Чарльза – Лайель и Дарвин – приступили к обоснованию своих теорий, они прекрасно понимали, что нуждаются в двух вещах. Первая – во взаимных ссылках, хотя Основания геологии и Происхождение видов писались параллельно. Вторая – одна теория должна вытекать из другой. То есть Дарвин, которому для продвижения теории эволюции понадобилась идея бесконечно длительных исторических периодов, кивает на геологию Лайеля, а последний, решивший отказаться от предшествующей идеологии креационизма (заодно и катастрофизма) ищет доказательства в малочисленных окаменелостях, остатках, следах и залежах. Именно Лайель сформировал научный подход, согласно которому геология живой и неживой природы, подобно торту Наполеон, накапливается в повременных слоях. В результате наука демонстрирует поистине дикие феномены, наподобие «окаменевшего следа» и «окаменевших останков», при особой фантазии палеобиологов способных превратиться в неизвестный вид древней фауны или флоры. А то, что эти находки возникли в результате кристаллизации водорода, магмы или по иной причине, не связанной с органическим происхождением, никому в голову не приходит. А что касается Дарвина… то легитимация теории эволюции произошла только в 1925 году, когда благодаря “обезьяньему процессу” дарвинизм стал частью всеобщей образовательной системы.

Или другой пример, ставший уже археологическим анекдотом. Устье реки. Поток воды за десятки тысяч лет нанес боле-менее вменяемый участок обработанных (природой, разумеется) камней, где перемешались кости рыб и животных. Какой вывод? Древняя стоянка! Насколько древняя? Посчитаем по глубине ямы, выротой археологами. Все гениальное просто. Зачем напрягаться и думать, особенно после того, как финансовые средства распределены той же структурой, которая эти археологические исследования и заказала? Абсолютный монополизм, как с точки зрения организации труда, так и с позиции политэкономии.

Красная пирамида alter science

И третий пример – пресловутые семь великих пирамид, расположенных на плато Гиза. То, что технология их постройки коренным образом отличается от всего остального массива древних сооружений, египтологами не замечается. Почему? Они не инженеры, они читают тексты и верят им на слово. А датировку определяют по надписям на стенах. Как на заборе: когда нацарапали, тогда и построили. И это подход академической науки?

Картина дня

наверх