Вернувшись к себе, Филип рассчитывал получить письмо от Норы, но его не было; он ничего не получил и на другое утро. Её молчание раздражало и в то же время пугало его. Когда он был в Лондоне, они виделись ежедневно; ей должно показаться странным, что он пропустил целых два дня и никак не объяснил своего отсутствия; неужели она случайно встретила его где-нибудь с Милдред? Ему было неприятно думать, что она обижена или огорчена, и он решил зайти к ней после обеда. Он уже чуть ли не был готов обвинять ее в том, что связался с нею. Мысль, что отношения эти могут продолжаться, была ему теперь противна.
Он нашёл для Милдред две комнаты во втором этаже дома на Воксхолл-Бридж-роуд. Там было шумно, но он знал, что она любит уличный грохот.
– «Терпеть не могу, когда улица похожа на кладбище: целый день живой души за окном не увидишь, – говорила она. – То ли дело, когда всё кругом кипит!»
Потом Филип вынудил себя пойти на Винсент-сквер. Он с трепетом позвонил, зная, что его ожидает. Ему было не по себе из-за того, что он так обошёлся с Норой; его страшили её упрёки; он знал, что характер у неё вспыльчивый, а он не выносил скандалов; может быть, самое лучшее – это сказать ей откровенно, что вернулась Милдред и он её по-прежнему любит; ему страшно жаль, что так получилось, но увы! С Норой его больше ничего не связывает, однако он тут же представил себе, как ей будет горько, – она ведь его любит; прежде ему это льстило, он ей был так благодарен, а теперь он не мог подумать без ужаса о том, чтобы продолжать с ней связь. Но она не заслуживает того, чтобы он заставил её страдать. Филип спрашивал себя, как она его встретит, и, подымаясь по лестнице, гадал, что она ему сейчас скажет. Он постучал в дверь. Чувствуя, что он очень бледен, Филип не знал, как ему скрыть волнение.
Нора что-то усердно писала, но поспешно вскочила, как только он вошёл.
– Я узнала твои шаги! – воскликнула она. – Где ж это ты пропадал, негодный мальчишка?
Нора весело подбежала и обняла его за шею. Она была очень рада его видеть. Он тоже поцеловал её, а потом, желая выиграть время, заявил, что до смерти хочет чаю. Нора помешала огонь в камине, чтобы чайник поскорее вскипел.
– Я был ужасно занят, – не очень уверенно промямлил Филип.
Она принялась болтать с обычной своей живостью; рассказала о заказе на повестушку, полученном от издательства, для которого ещё ни разу не писала. Ей било обещано за неё целых пятнадцать гиней!
– Деньги эти все равно что с неба упали. Знаешь, что мы на них сделаем? Устроим маленькую прогулку. Давай проведём день в Оксфорде. Мне так хочется поглядеть университет.
Он всматривался в её лицо, нет ли в глазах хотя бы тени упрека, но взгляд у неё был такой же открытый и веселый, как всегда; она была счастлива, что его видит. Сердце у него упало. Он не решался сказать ей все начистоту. Она поджарила хлеб, нарезала маленькими кусочками и стала кормить его, как ребёнка.
– Ну как, звереныш, сыт? – спросила она.
Он, улыбаясь, кивнул, и она зажгла ему сигарету. Потом по своей привычке уселась к нему на колени. Она была очень маленькая и совсем ничего не весила. Прижавшись к его плечу, Нора сладко вздохнула.
– Ну, скажи мне что-нибудь хорошее, – шепнула она.
– Что тебе сказать?
– Сделай усилие и выдумай, будто я тебе нравлюсь.
– Ты же знаешь, что этого мне не надо выдумывать.
У него не хватило духу сказать ей в эту минуту правду. Он не станет её расстраивать хотя бы сегодня; лучше, пожалуй, написать. Так будет легче. Он не сможет вынести её слёз. Она заставила его себя поцеловать, и, целуя её, он думал о Милдред, о бледном рте Милдред, о её тонких губах. Воспоминание о Милдред было неотступным и куда более осязаемым, чем простое воспоминание; её образ поглощал все его мысли.
– Ты сегодня какой-то тихий, – сказала Нора.
Её любовь поболтать была у них предметом постоянных шуток; он ответил:
– Ты никогда не даёшь мне вставить словечко, вот я и разучился разговаривать.
– Но ты и не слушаешь, а это уже некрасиво.
Он слегка покраснел, испугавшись, не догадывается ли она о его тайне, и смущенно отвел глаза. Сегодня ее легкое тело казалось ему тяжким грузом; ему было неприятно даже ее прикосновение.
– У меня затекла нога, – сказал он.
– Прости ради Бога! – воскликнула она и вскочила. – Если я не отучусь от привычки сидеть у мужчин на коленях, мне придется подумать о том, как сбавить вес.
Он старательно притоптывал, делая вид, будто разминает замлевшую ногу. Потом подошёл к огню, чтобы она не смогла опять к нему сесть на колени. Слушая её весёлый щебет, он думал, что Милдред не стоит её подметки: Нора умела его развеселить, с ней занятно разговаривать, она умнее и куда лучше как человек. Нора – хорошая, смелая и честная женщина, а Милдред, как ни горько в этом признаться, не заслуживает ни одного доброго слова. Если у него есть хоть капля здравого смысла, он останется с Норой, с ней ему будет куда лучше. К тому же она его любит, а Милдред только признательна ему за помощь. Но, что ни говори, главное – это любить самому, а не быть любимым, и его всем существом тянуло к Милдред. Десять минут, проведённых с нею, ему куда дороже целого дня с Норой; поцелуй холодных губ Милдред ему нужнее, чем всё, что может дать ему Нора.
– Ничего не могу с собой поделать, – думал он. – Она меня просто приворожила.
Ему было всё равно, что она бессердечна, развратна и глупа; его не пугала ни её жадность, ни её пошлость – он её любил. Лучше какие угодно мучения с ней, чем счастье с другой.
Когда он собрался уходить, Нора спросила, словно невзначай:
– Ну а как же завтра, я тебя увижу?
– Да, – ответил он.
Он знал, что не сможет прийти, потому что должен помочь Милдред перебраться на новую квартиру, но у него не хватило мужества сказать «нет». Он решил, что пошлёт телеграмму. Милдред утром посмотрела комнаты, осталась ими довольна, и после обеда Филип поехал с ней в Хайбэри. У неё были сундук для платьев, другой сундук для всякой всячины: подушечек, платков, которыми она покрывала абажуры, рамочек – это, по её мнению, придавало комнатам уют – и, кроме того, две или три большие коробки, но весь её багаж в общем поместился на крыше кареты. Когда они проезжали по Виктория-стрит, Филип забился в самую глубь экипажа, чтобы его не заметила Нора, если бы она случайно попалась им навстречу. Он не успел дать телеграмму и не мог её послать из почтовой конторы на Воксхолл-Бридж-роуд, потому что её удивило бы, как он попал в этот район, а если уж он туда попал, то почему не зашёл на соседнюю площадь, где она жила. Он решил, что лучше, пожалуй, всё-таки зайти к ней хоть на полчаса, однако эта необходимость раздражала его; он злился на Нору за то, что она вынуждала его идти на пошлые и унизительные увёртки. Зато он был счастлив, что рядом с ним Милдред. Ему нравилось разбирать вместе с ней вещи, и он испытывал пленительное чувство обладания, устраивая её на этой квартире, – ведь это он выбрал её и за неё платил. Он не разрешал Милдред утомляться. Помогать ей доставляло ему удовольствие, а она отнюдь не стремилась делать сама то, что за неё соглашались делать другие. Он распаковал и развесил её платья. Так как она, видимо; не собиралась никуда выходить, Филип подал ей комнатные туфли и снял с неё ботинки. Услуживать ей было для него наслаждением.
– Ты меня портишь, – сказала она, ласково ероша его волосы, когда он стоял перед ней на коленях и расстегивал ботинки.
Он схватил её руки и стал целовать.
– Какое счастье, что ты здесь, со мной!
Он разложил по местам подушечки и расставил фотографии. У неё было несколько ваз из зелёной глины.
– Я тебе принесу цветов, – сказал Филип.
Он с гордостью оглядел комнату.
– Раз я больше никуда сегодня не выйду, дай-ка я надену пеньюар, – сказала она, – ну-ка, расстегни мне сзади платье.
Она спокойно повернулась к нему спиной, словно он был женщиной. Да как мужчина он для неё и не существовал. А его сердце переполнилось благодарностью – ведь такая просьба была признанием близости. Он расстегнул крючки неловкими пальцами.
– Первый раз, когда я увидел тебя в кафе, мне и в голову не могло прийти, что я когда-нибудь стану расстегивать тебе платье, – сказал он с деланным смехом.
– Да ведь кому-нибудь надо же его расстегнуть.
Она вышла в спальню и накинула бледно-голубой пеньюар, отделанный массой дешёвых кружев. Тогда Филип усадил её на диван и приготовил чай.
– К великому сожалению, я не смогу выпить с тобой чаю, – сказал он огорченно. – У меня тут неподалеку одно ужасно противное дело. Но через полчаса я вернусь.
Он боялся, что она вдруг спросит, какое у него дело, но Милдред не проявила ни малейшего интереса. Когда Филип платил за комнаты, он заказал обед на двоих и намеревался спокойно провести с ней вечер. Ему так не терпелось поскорее вернуться, что он сел в трамвай, который шёл по Воксхолл-Бридж-роуд. Он решил сразу же сообщить Норе, что не сможет пробыть у неё больше, чем несколько минут.
– Знаешь, я ведь зашёл только на тебя взглянуть, – сказал он, войдя в комнату. – Я ужасно занят.
Лицо у неё вытянулось.
– А что случилось?
Его злило, что она вынуждает его лгать, и он почувствовал, как краснеет, рассказывая ей, что у них в больнице практические занятия, которые он не может пропустить. Ему показалось, что она смотрит на него с недоверием, и это ещё больше вывело его из себя.
– Ну что ж, ладно, – сказала она. – Зато мы пробудем вместе весь завтрашний день.
Он растерянно на неё поглядел. На другой день было воскресенье, и Филип мечтал провести его с Милдред. Этого, уверял он себя, требует простая порядочность: не может ведь он бросить её одну в чужом доме!
– Ты меня, пожалуйста, прости, но завтра я тоже занят.
Он понимал, что сейчас разыграется сцена, которой ему больше всего на свете хотелось избежать. Щеки Норы запылали.
– Но я ведь пригласила Гордонов на обед. (Это были актёры, муж и жена, которые играли в провинции и на воскресный день приезжали в Лондон.) Я тебя предупредила об этом неделю назад.
– Ты меня, пожалуйста, прости, но я совсем забыл. – Он запнулся. – Боюсь, что никак не смогу прийти. Ты никого не можешь позвать вместо меня?
– А что же ты завтра делаешь?
– Мне не нравится этот допрос.
– Ты мне не хочешь сказать?
– Пожалуйста, я скажу, но, ей-Богу же, противно, когда тебя заставляют отчитываться в каждом твоём шаге!
Нора вдруг переменила тон. Сделав над собой усилие, она сдержалась и, подойдя, взяла его за руки.
– Ну, прошу тебя, не огорчай меня, Филип. Я так мечтала провести завтрашний день с тобой. И Гордоны очень хотят тебя видеть, мы чудесно проведём время!
– Да я бы с радостью пришёл, если бы мог.
– Я ведь человек нетребовательный, правда? Я не часто тебе надоедаю с просьбами. Неужели ты не можешь отменить свое гадкое свидание – ну хотя бы в этот раз?
– Ты меня, пожалуйста, прости, но я, право же, не знаю, как это сделать, – ответил он ей сердито.
– Ну скажи мне, куда ты должен идти? – спросила она его очень ласково.
Теперь она уже не могла поймать его врасплох.
– Приехали сестры Гриффитса, и мы должны их куда-нибудь сводить.
– И это все? – обрадовалась Нора. – Ну, Гриффитсу нетрудно будет найти кого-нибудь другого.
Он пожалел, что не придумал отговорки посерьёзнее. Ложь была глупая.
– Нет, ты меня, пожалуйста, прости, никак не могу! Я обещал, и мне нельзя не сдержать слово.
– Но ты же обещал и мне. Ведь я-то как-никак важнее.
– Ты зря настаиваешь, – сказал он.
Она разозлилась.
– А ты так и скажи, что не приедешь потому, что не хочешь! Не знаю, что ты делал последние дни, но тебя словно подменили.
Он взглянул на часы.
– Пожалуй, мне пора.
– Значит, ты завтра не придёшь!
– Нет.
– Тогда не трудись приходить вообще! – закричала она, совсем потеряв самообладание.
– Как тебе будет угодно.
– Не смею вас больше задерживать, – произнесла она с иронией.
Пожав плечами, он вышел. Его радовало, что он отделался так легко. Слез, во всяком случае, не было. По дороге к Милдред он поздравлял себя, что удачно выпутался из этой истории. Он зашёл на Виктория-стрит и купил Милдред цветов.
Их маленькое новоселье прошло очень удачно. Филип принёс небольшую баночку икры – он знал, что Милдред очень её любит, а хозяйка подала отбивные с овощным гарниром и сладкое. Филип заказал бургундское – вино, которое Милдред всегда предпочитала другим напиткам. Когда опустили занавески, затопили камин и завесили лампу одним из привезённых Милдред платков, в комнате стало очень уютно.
– Ей-Богу, я чувствую себя здесь совсем как дома, – улыбнулся Филип.
– Да, мне могло быть куда хуже, – ответила Милдред.
Когда они поели, Филип пододвинул два кресла к огню.
Он устроился поудобнее и закурил трубку. Ему было хорошо и радостно.
– Куда бы ты хотела завтра пойти? – спросил он.
– Завтра я поеду в Талс-хилл. Помнишь нашу заведующую? Она вышла замуж. Пригласила меня провести у неё денек: небось, думает, что и я тоже замужем.
У Филипа сжалось сердце.
– А я отказался от приглашения на обед, чтобы провести воскресенье с тобой.
Он подумал: если Милдред его любит, она скажет, что в таком случае останется с ним. Он знал, что Нора бы так поступила, не задумываясь.
– Ну и дурачок, что отказался. Я уже чуть не три недели назад пообещала к ней приехать.
– Но как же ты сможешь поехать одна?
– Да скажу, что Эмиль уехал по делам. Её муж служит в перчаточном деле, очень шикарный господин.
Филип молчал, сердце его было переполнено горечью. Она искоса на него поглядела.
– Неужели тебе жалко, что я чуточку развлекусь? Сам знаешь, это в последний раз. Я ведь долго не смогу куда-нибудь выйти. Да и потом я обещала!
Он взял её руку и улыбнулся.
– Нет, дорогая, я буду очень рад, если ты повеселишься. Единственное, чего я хочу, – это чтобы тебе было хорошо.
На диване обложкой кверху лежала открытая книга; Филип рассеянно поднял её и прочёл заглавие. Это был выпуск грошовой серии романов. Имя автора – Кортней Пэйджет. Под этим псевдонимом писала Нора.
– Ох, до чего же я люблю его книги, – сказала Милдред. – Я их все прочла, до единой. Он все так благородно описывает!
Филип вспомнил, что Нора как-то ему сказала: «Я пользуюсь редким успехом у судомоек. Они считают меня ужасно светской!»
Свежие комментарии