На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Славянская доктрина

6 443 подписчика

Свежие комментарии

  • ММ
    "Атеизм - тоже религия, только антирелигия."- т.е. в Великой Отечественной войне победили наши религиозные солдаты?? ...О националистах, ...
  • Vladimir Bogdanov
    Автор-"атеистический" мракобес, даже не атеистический. Атеизм - тоже религия, только антирелигия. Сколько желчи в его...О националистах, ...
  • Юрий Ильинов
    А, если копнуть глубже? Пойти в начало - христианство. Увидеть когда именно от него отделилось мусульманство. Очень в...О националистах, ...

Уильям Сомерсет Моэм. Бремя страстей человеческих. стр.69

69

Как-то днём он забежал из больницы домой, чтобы умыться и привести себя в порядок, прежде чем пойти, как всегда, пить с Норой чай; он сунул ключ в скважину, но хозяйка открыла ему сама.

– Вас ожидает какая-то дама, – сообщила она.

– Дама? – воскликнул Филип.

Он был очень удивлен. Это могла быть только Нора, и он не понимал, что её сюда привело.

– Я, конечно, не должна была ее пускать, да только она приходила раза три уже и так расстраивалась, что вас не застала; я разрешила ей у вас посидеть.

Хозяйка продолжала ещё что-то объяснять, но он пробежал мимо неё к себе в комнату. Сердце его замерло: это была Милдред. Она сидела, но сразу же поднялась, как только он вошёл. Однако она не двинулась ему навстречу и не произнесла ни слова. Филип был поражён; он едва сознавал, что говорит.

– Какого чёрта тебе здесь надо? – спросил он.

Милдред ничего не ответила, но из глаз у неё сразу покатились слёзы. Она даже не закрыла лицо руками, они были вяло опущены вдоль тела. Вид у неё был, словно у пришедшей наниматься горничной. Выражение лица было униженное. Филип сам не понимал, какие в нём борются чувства. Ему хотелось повернуться и выбежать из дома.

– Вот не думал, что снова тебя увижу, – произнёс он наконец.

– Лучше бы я умерла, – захныкала она.

Филип не предложил ей сесть. В эту минуту он думал только о том, как бы взять себя в руки. Колени его дрожали. Он поглядел на неё и застонал от отчаяния.

– Что случилось?

– Он меня бросил – Эмиль…

Сердце Филипа отчаянно забилось. Он понял, что любит её по-прежнему. Он и не переставал её любить. Милдред стояла перед ним униженная, беспомощная; ему так хотелось обнять её и покрыть поцелуями мокрое от слёз лицо. Господи, какой бесконечной была разлука! Как только он мог её вынести!

– Да ты садись. А ну-ка я дам тебе чего-нибудь выпить.

Филип пододвинул ей кресло поближе к огню, и она села. Он разбавил виски содовой, и, всё ещё всхлипывая, Милдред выпила. Она смотрела на него огромными грустными глазами. Под ними залегли большие чёрные тени. Она побледнела и похудела с тех пор, как он в последний раз её видел.

– Зря я не вышла за тебя замуж, когда ты мне предлагал, – сказала она.

Филип не понимал, почему его словно обдало жаром от этих слов. Он не мог к ней не подойти. Он положил ей руку на плечо.

– Какая обида, что тебе так не повезло.

Она прислонила голову к его груди и разразилась истерическим плачем. Шляпа ей мешала, и она её сняла. Ему и в голову не приходило, что она может так плакать. Он целовал её без конца. Казалось, что ей от этого становится чуточку легче.

– Ты ко мне всегда хорошо относился, Филип, поэтому я решила прийти к тебе.

– Расскажи, что случилось.

– Ох, не могу, не могу! – зарыдала она, вырываясь.

Он упал возле неё на колени и прижался щекой к её щеке.

– Ты же знаешь, что можешь сказать мне все на свете! Разве я стану тебя осуждать?

Мало-помалу она рассказала ему всю историю. Временами она так всхлипывала, что он с трудом разбирал слова.

– В прошлый понедельник он поехал в Бирмингем и пообещал, что вернётся в четверг, но так и не приехал; не было его и в пятницу; я ему тогда написала письмо, чтобы узнать, в чём дело, но он не ответил. Тогда я написала ему опять, что, если он тут же не пришлёт ответ, я поеду к нему в Бирмингем, но сегодня утром я получила письмо от его поверенного, что не имею на него никаких прав и что, если я вздумаю его преследовать, он будет вынужден подать на меня в суд.

– Какая ерунда! – воскликнул Филип. – Разве можно так обращаться с женой? Вы что, поссорились?

– Ох да, мы поругались в то воскресенье, и он сказал, что я ему осточертела, но он и раньше это говорил и всё-таки возвращался. Я не думала, что он всерьёз. Он так перепугался, когда я ему сказала, что у меня будет ребёнок. Я ведь скрывала это от него, пока было можно. А потом уж пришлось сказать, ничего не поделаешь. Он говорит, что это моя вина и надо было вовремя принять меры. Если бы ты только слышал, чего он мне наговорил! Но я давно поняла, что он совсем не джентльмен. Бросил меня без гроша. И за комнату не заплатил, а чем же мне было платить, раз у меня нет денег? Хозяйка так ругалась, можно было подумать, что я её обокрала.

– Вы же хотели снять квартиру.

– Он мне вначале это обещал, но кончилось дело тем, что мы сняли меблированные комнаты в Хайбэри. Уж такой сквалыга! Говорил, что я сорю деньгами, а сорить-то было нечем!

У неё была удивительная способность путать главное со всякой ерундой. Филип ничего не понимал. Во всей этой истории было что-то странное.

– Да разве может человек вести себя так подло!

– Ты его не знаешь. Я теперь к нему не вернусь, даже если он станет ползать передо мной на коленях! Дура, зачем только я с ним связалась. И денег он куда меньше зарабатывал, чем хвастал. Врал как сивый мерин!

Надо было что-то предпринять. Его так глубоко тронуло её горе, что о себе он не думал.

– Хочешь я съезжу в Бирмингем? Постараюсь его найти и вас помирить.

– Ну, на это нечего рассчитывать. Я его теперь знаю, он ни за что не вернётся.

– Но он должен о тебе позаботиться. От этого ему не увильнуть. Правда, я в таких делах плохо разбираюсь, лучше тебе посоветоваться с адвокатом.

– А как я это сделаю, у меня же нет денег.

– Я тебе дам. Нет, лучше напишу записку знакомому адвокату – помнишь, тому спортсмену, который был душеприказчиком у моего отца. Хочешь сходим вместе хоть сейчас? Он, наверное, у себя в конторе.

– Нет, лучше дай мне к нему письмо. Я схожу сама.

Она немножко успокоилась. Филип написал записку. Но тут он вспомнил, что у неё не было денег. На счастье он только вчера взял деньги в банке и мог дать ей пять фунтов.

– Спасибо, Филип, это очень мило с твоей стороны.

– Я рад, что могу хоть чем-нибудь тебе помочь.

– Ты до сих пор меня любишь?

– Так же, как раньше.

Она подставила ему губы, и он их поцеловал. В её движении была покорность, которой он никогда прежде не замечал. За это стоило заплатить любыми муками.

Она ушла, и тут только Филип увидел, что Милдред пробыла у него два часа. Он был так счастлив, что не заметил, как пролетело время.

– Бедняжка, бедняжка, – шептал он, и сердце его было переполнено такой невыразимой нежностью, какой он ещё никогда не чувствовал.

Он не вспомнил о Норе до восьми часов, пока от нее не пришла телеграмма. Еще не распечатав её, он уже понял, от кого эта телеграмма.

«ЧТО-НИБУДЬ СЛУЧИЛОСЬ? НОРА».

Филип не знал, что ему ответить, что ему делать вообще. Он мог бы зайти за ней после спектакля, где у неё была выходная роль, и проводить домой, как это часто делал, но вся душа его против этого восставала: он не в силах встретиться с ней сегодня вечером. Он подумал было написать ей, но ему трудно было заставить себя обратиться к ней с обычным «Дорогая моя Нора». Наконец он решил дать телеграмму.

«ПРОСТИ. НЕ СМОГ ПРИЙТИ. ФИЛИП».

Он представил себе её лицо. Какая у неё некрасивая мордочка с этими широкими скулами и слишком ярким румянцем! И кожа ужасно шершавая, б-р-р! Филип понимал, что после телеграммы ему придётся что-то придумать, но торопиться с этим ему не хотелось.

На следующий день он протелеграфировал опять:

«СОЖАЛЕЮ. ПРИЙТИ НЕ МОГУ. НАПИШУ»

Милдред сказала, что будет в четыре, а ему не хотелось говорить, что в это время он занят. В конце концов важнее всего она. Он ждал ее с нетерпением. Он не отходил от окна и сам отворил ей входную дверь.

– Ну как? Была у Никсона?

– Да. Он сказал, что ничего не выйдет. Помочь тут ничем нельзя. Придется мне с этим смириться.

– Но это невозможно! – воскликнул Филип.

Она устало опустилась на стул.

– Никсон тебе объяснил, почему ничего не выйдет?

Милдред протянула ему измятое письмо.

– Вот твое письмо. Я его никуда не носила. Вчера я не решилась тебе сказать, не могла. Эмиль на мне так и не женился. Он не мог. У него уже есть жена и трое детей.

Филип вдруг почувствовал мучительную ревность. Боль была почти нестерпимой.

– Вот почему я не могла вернуться к тётке. Мне не к кому идти, кроме тебя.

– Но почему ты к нему пошла? – тихо спросил Филип, стараясь, чтобы голос у него не дрогнул.

– Почем я знаю? Сначала я и не подозревала, что он женатый, а когда он мне сказал, тут я ему выложила всё, что о нём думаю. Потом я его не видела несколько месяцев. Но стоило ему прийти в кафе и попросить меня – уж я и не знаю, что со мною стряслось. Я вдруг почувствовала, что всё равно ничего не поделаешь. Я должна была к нему пойти.

– Ты его любила?

– Не знаю. Мне с ним всегда было весело. И что-то в нём есть такое… он сказал, что я не пожалею, пообещал давать мне семь фунтов в неделю, рассказывал, будто сам зарабатывает пятнадцать, но все это было вранье, вовсе он столько не зарабатывал! А мне так осточертело каждое утро ходить на работу, да и с тёткой мы не очень-то ладили; она всё норовила обращаться со мной, как с прислугой, говорила, что я сама должна убирать свою комнату, никто-де за меня убирать не станет! Ох, лучше бы я его не видела! Но, когда он пришёл в кафе и позвал меня, я почувствовала, что ничего не могу с собой поделать.

Филип отошёл от неё, сел у стола и опустил голову на руки. Он чувствовал себя страшно униженным.

– Ты на меня сердишься? – спросила она жалобно.

– Нет, – сказал он, подняв голову, но глядя мимо неё. – Мне только очень больно.

– Почему?

– Ну как же, ведь я был так безумно в тебя влюблён. Я делал всё, чтобы и ты хоть немножко меня полюбила. Мне казалось, что ты просто не способна любить кого бы то ни было. И страшно подумать, что ты готова была пожертвовать всем ради этого хама. Не понимаю, что ты в нём нашла.

– Мне самой обидно, что так получилось. Если бы ты знал, как я потом каялась, ей-Богу же, правда!

Он подумал об Эмиле Миллере с его одутловатым землистым лицом, светлыми бегающими глазами, о всей его вульгарной фатоватой внешности – он всегда носил ярко-красные вязаные жилеты. Филип вздохнул. Милдред встала и подошла к нему. Она обвила рукой его шею.

– Я никогда не забуду, что ты предложил мне выйти за тебя замуж, Филип.

Он взял её руку и поглядел ей в лицо. Она нагнулась и поцеловала его.

– Филип, если ты всё ещё хочешь, я теперь на все согласна. Я ведь знаю, что ты настоящий джентльмен, в полном смысле этого слова.

Сердце у него замерло. Ему стало почему-то противно.

– Спасибо, но теперь я не могу.

– Ты меня больше не любишь?

– Нет, люблю всей душой.

– Так почему же нам не пожить в своё удовольствие, раз есть возможность? Теперь-то уж всё равно…

Он высвободился из её рук.

– Ты ничего не понимаешь. Я умирал от любви к тебе с первого раза, как тебя увидел, но теперь… этот тип… К несчастью, у меня есть воображение. От мысли о том, что между вами было, меня начинает мутить.

– Вот дурачок, – сказала она.

Он снова взял её руку и улыбнулся.

– Ты только не думай, что я не хочу. Ты и представить себе не можешь, как я тебе благодарен, но, понимаешь, тут я с собой совладать не могу.

– Да, ты мне настоящий друг.

Они продолжали свой разговор, и незаметно между ними возникла та близость, которой он так дорожил в прежние времена. Наступил вечер. Филип предложил ей вместе пообедать и сходить в мюзик-холл. Её пришлось уговаривать: ей ведь казалось, что положение обязывает, а в таком бедственном состоянии, как у неё, женщине неприлично развлекаться. Наконец Филип упросил её пойти, чтобы доставить ему удовольствие, а коль скоро она могла рассматривать свой поступок как акт самопожертвования, она быстро согласилась. В ней появилась какая-то непривычная, трогавшая Филипа чуткость. Она попросила его свести её в тот маленький ресторанчик в Сохо, где они так часто бывали; он был бесконечно ей признателен – ведь её просьба говорила о том, что с этим местом и у неё связаны счастливые воспоминания. Во время обеда она развеселилась. Бургундское из кабачка на углу согрело её, и она забыла, что ей полагается сохранять постный вид. Филип решил, что теперь самое время поговорить с ней о будущем.

– У тебя, наверное, нет ни гроша за душой? – спросил он, выбрав подходящую минуту.

– Только то, что ты мне вчера дал, но мне пришлось заплатить три фунта хозяйке.

– Ну что ж, тогда я, пожалуй, дам тебе хотя бы ещё десять фунтов. Я схожу к моему адвокату и попрошу его написать Миллеру. Раскошелиться мы его заставим. В этом я уверен. Если мы получим от него хотя бы сто фунтов, ты сможешь протянуть, пока родится ребёнок.

– Не возьму я от него ни гроша! Лучше с голоду помру…

– Но ведь это чудовищно – он довёл тебя до такой беды и бросил!

– У меня тоже есть самолюбие.

Филип чувствовал себя немножко неловко. Для того чтобы ему хватило денег до получения диплома, ему надо было соблюдать строгую экономию. К тому же следовало оставить хоть небольшую сумму на тот год, который он собирался проработать ординатором в отделении терапии и хирургии – либо у себя, либо в какой-нибудь другой больнице. Но Милдред столько рассказывала ему о скупости Эмиля, что он не хотел спорить с ней из-за денег, боясь, что она и его обвинит в недостатке щедрости.

– От него не возьму ни единого гроша. Лучше пойду с протянутой рукой. Я бы уже давно подыскала себе работу, да только боюсь, как бы мне это не повредило в моём положении. Ничего не поделаешь, приходится думать о своём здоровье, правда?

– Ну, теперь тебе тревожиться нечего, – сказал Филип. – Я обеспечу тебя всем необходимым, пока ты не сможешь работать снова.

– Я так и знала, что могу на тебя положиться. И Эмилю сказала, пусть не думает, что мне не к кому пойти! Я ему всегда говорила, что ты – настоящий джентльмен, в полном смысле слова.

Постепенно Филип узнал, как произошёл разрыв. Жена этого типа, видимо, проведала об интрижке, которую тот завёл во время своих наездов в Лондон, и пошла к хозяину фирмы, в которой служил Эмиль. Она грозила разводом, и фирма заявила, что Миллер будет уволен, если жена выполнит свою угрозу. Он был страстно привязан к детям и не мог допустить мысли о том, что его с ними разлучат. Когда перед ним встал выбор между женой и любовницей, он выбрал жену. Боясь связать себя ещё сильнее, Миллер настаивал, чтобы у них ни под каким видом не было детей, и, когда Милдред уже больше не могла скрывать, что у неё будет ребёнок, и сообщила ему об этом, Миллера охватил ужас. Воспользовавшись какой-то размолвкой, он её бросил без всяких церемоний.

– Когда, по-твоему, ты должна родить? – спросил Филип.

– В начале марта.

– Через три месяца.

Надо было решить, что делать дальше. Милдред заявила, что ни за что не останется в своих комнатах в Хайбэри, и Филипу тоже казалось удобным, чтобы она жила к нему поближе. Он пообещал присмотреть завтра что-нибудь подходящее. Она заявила, что ей хотелось бы поселиться на Воксхолл-Бридж-роуд.

– И недалеко будет ехать.

– Куда?

– Да ведь я проживу на квартире месяца два, не больше, а потом мне надо лечь в родильный приют. Я знаю одно очень приличное заведение, куда не пускают всякую шушеру и берут всего четыре гинеи без всяких накидок. Ну, конечно, за врача платишь отдельно, но это все. Там лежала одна моя приятельница, а хозяйка лечебницы – леди с головы до ног. Я ей скажу, что мой муж – офицер, служит в Индии, а я по состоянию здоровья приехала рожать в Лондон.

Филип с трудом верил своим ушам. Тонкие черты лица и нежная кожа придавали ей такой бесстрастный, такой девственный вид. Когда он думал о пылавших в ней страстях, сердце его невольно сжималось. Кровь молоточками била в висках.

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх