Наступил ноябрь. Вместе с хорошей погодой ушли и многие радости, что дарила любовь Лизе с Джимом. По вечерам на набережной было холодно и промозгло; нередко туман покрывал берега, и фонари сразу становились расплывчатыми и тусклыми. А то начиналась морось, до того зябкая и мерзкая, что сердце стыло. Прохожие, стискивая зонты и глядя прямо перед собой, спешили по домам; иногда по слякоти проезжал кеб, и брызги летели во все стороны. Скамейки пустовали, разве только какой-нибудь нищий, без гроша, чтоб заплатить за ночлежку, устраивался на краешке, по-птичьи прятал голову на груди и спал мертвецким сном. Лизины юбки пропитывались жидкой грязью, липли к ногам, леденили все тело, вызывали дрожь, и тогда она плотнее прижималась к Джиму. Иногда они шли на Ватерлоо или на Чаринг-кросс, в зал ожидания третьего класса, и там сидели, но это было совсем не то что парк или набережная августовскими вечерами. Конечно, на вокзалах они не мерзли, но в тепле мокрая одежда начинала испускать пар и разнообразные запахи, газовые лампы коптили, от чего слезились глаза. Да ещё народ так и мельтешил, хлопал дверьми, впускал ледяной воздух! Да смотрители и носильщики выкликали время отправления, да свист паровозов заставлял вздрагивать, да суета и вечная вокзальная неразбериха выводили из себя. Часов с одиннадцати, когда количество поездов резко сокращалось, Джим с Лизой могли посидеть в относительной тишине, но и тогда тревога их не отпускала, на сердце было муторно и тошно.
Однажды вечером они сидели на вокзале Ватерлоо. Был туман — густой, жёлтый ноябрьский туман, из тех, что заползают и в залы ожидания, и в лёгкие; из тех, что оставляют во рту мерзкий привкус, а в глазах резь. Пробило половину двенадцатого; на вокзале было непривычно тихо — несколько пассажиров, закутанных в пледы и плащи, ходили туда-сюда, ждали последний поезд, да пара носильщиков, зевая, подпирала стену. Лиза и Джим уже целый час сидели, не говоря ни слова, подавленные безысходностью, не в силах думать ни о ёем, кроме своей беды. Лиза поставила локти на коленки, подперлась ладошками.
— Неправильно все это, — наконец сказала она, глядя в пол.
— Я ж тебе предлагал: давай жить вместе, и будет правильно.
— Не будет; я не могу жить с тобой.
Джим действительно много раз просил Лизу поселиться с ним, но она упорно отказывалась.
— Послушай, я сниму комнату в Холлоуэе, мы будем жить как муж и жена.
— А где ты будешь работать?
— Работу и там можно найти. Сил моих уже нет, извёлся весь.
— Я тоже. Но мать не брошу.
— И не надо. Пускай с нами живёт.
— Это как же? Я ведь не замужем. Нельзя, чтоб она узнала, что я… что я живу во грехе.
— Так давай поженимся. Лиза, я хочу на тебе жениться; честное слово, хочу.
— Ты не можешь; ты женат.
— Ну и что? Буду отдавать своей старухе процент с каждой получки. Тогда она мигом подпишет бумаги, что у ней нету нареканий, и мы сможем пожениться. У нас на работе один парень так сделал, и живёт — не тужит.
Лиза покачала головой.
— Нет, нельзя. Пока нельзя. Не то тебя полиция сцапает за двоеженство, и тебе целый год впаяют. Как пить дать впаяют.
— Лиза, я так больше не могу. Ты ж знаешь, какова моя жена. Теперь ясно — она про нас пронюхала, ну, что мы поладили, и не упускает случая это показать.
— Она так и говорит?
— Не напрямик. Она куксится, в молчанку играет, а стоит мне голос подать — распекает меня на чём свет стоит. И отодрал бы её, да вроде не за что. Только она дом в ад превратила, сил моих нету там жить!
— Что делать? Надо терпеть. Нельзя ж её бросить.
— Еще как можно. Соглашайся жить со мной, и я в два счёта брошу старую ведьму. Эх, Лиза, видно, ты меня совсем не любишь, не то давно бы согласилась.
Она повернулась к нему и обняла за шею.
— Ты ж знаешь, что люблю. Милый! Я тебя больше всех на свете люблю, но не могу оставить мать.
— Да почему, чёрт возьми? Она ж тебя поедом ест. Ты работаешь как проклятая, чтоб за квартиру платить, а она свою пенсию пропивает.
— Верно, пропивает, да и обо мне толком никогда не заботилась. Только она мне мать, и тут ничего не попишешь, и она старая, и с ревматизмом — как ее бросить? И потом, Джим, милый мой, дело ж не только в моей матери. У тебя пятеро ребят, разве ты забыл?
Он задумался, потом сказал:
— Насчет ребят ты права, Лиза. Не знаю, как буду без них. Если б жить с ними и с тобой, вот было б хорошо.
Лиза печально улыбнулась.
— Видишь, милый, выхода для нас нету. Никакого.
Он посадил её себе на колени, обнял и целовал долго и очень нежно.
— Доверимся судьбе, — продолжала Лиза. — Глядишь, скоро что-нибудь да переменится, и все само собою устроится. Давай потерпим: хуже точно не будет.
Было уже за полночь; они попрощались и врозь пошли слякотными, пустынными улицами по домам.
Вир-стрит стала для Лизы совсем не та, что три месяца назад. Том, смиренный обожатель, исчез из её жизни. Как-то, три-четыре недели спустя после пикника, она увидела Тома слоняющимся по улице и внезапно поняла, что это — впервые за долгое время. Но Лизу тогда слишком переполняло счастье, она думать не могла ни о ком, кроме своего Джима. Она только дивилась, что Тома нет, ибо привыкла, что где она, Лиза, там и он. В тот раз она прошла мимо, но, к её удивлению, Том с ней не заговорил. Она решила, он её не заметил, но нет — Том сверлил ей спину взглядом. Девушка обернулась — и Том сразу опустил глаза и побрёл дальше, делая вид, будто и нет никакой Лизы, но зато красный как вареный рак.
— Том, — окликнула Лиза, — ты чего это со мной не здороваешься?
Том вздрогнул, покраснел ещё гуще и выдавил, заикаясь:
— Я тебя не заметил.
— Ага, рассказывай! В чём дело?
— Ни в чём.
— Я вроде тебя не обижала, а?
— Вроде нет, — убитым голосом согласился Том.
— Ты теперь вовсе ко мне не заглядываешь, — продолжала Лиза.
— Потому что не знаю, хочешь ты меня видеть или не хочешь.
— Не знает он! Да я к тебе отношусь не хуже, чем ко всякому другому.
— Это к какому же к другому, а, Лиза? — Том стал свекольного цвета.
— Ты на что намекаешь? — возмутилась Лиза, однако тоже густо покраснела. Ей стало страшно, что Том знает, а ведь в особенности от Тома она хотела скрывать эту историю как можно дольше.
— Ни на что. — Том пошёл на попятный.
— Такое просто так не говорят, разве что полные идиоты.
— Тут ты права, Лиза, — я полный идиот. — Том поднял глаза, и Лиза прочла в его взгляде упрек; затем сказал «До свидания» и ушёл.
Поначалу Лиза очень боялась, что Том узнает про её любовь к Джиму; вскоре ей стало всё равно. В конце концов, это её личное дело; раз она любит Джима, а Джим любит её, какое значение имеет все остальное? Затем при мысли, что Том, верно, подозревает её, Лиза рассердилась. Конечно, у него никаких доказательств, он может делать выводы только со слов соседей, что видели ее с Джимом близ Воксхолла; но этого достаточно, чтобы презирать её; во всяком случае, Лизе так казалось. И с тех пор, сталкиваясь с Томом на улице, она делала вид, что не замечает его, а он никогда не пытался с ней заговорить. Но Лиза, нарочито торопясь пройти и глядя прямо перед собой, боковым зрением замечала, как мучительно краснеет Том, и предполагала, что его глаза полны слёз. Минуло месяца полтора; Лиза всё острее чувствовала неприязнь соседей и жалела, что поссорилась с Томом; она даже всплакнула по его бескорыстной, преданной любви. Ей очень хотелось помириться. Если б Том сделал первый шаг, уж она бы его не оттолкнула, только благодарна была бы; но самой просить прощения Лизе мешала гордость. И потом, разве можно её простить?
Салли она тоже потеряла, потому что Гарри после свадьбы заставил её уволиться с фабрики — это был молодой человек с принципами, достойными члена парламента, и вот что он заявил:
— Женщине место в доме; а ежели муж не может её обеспечить, так, по мне, ему и жениться не стоило.
— Твоя правда, — закивала новоиспеченная тёща. — Тем более у Салли скоро будет малыш, а с малышом хлопот невпроворот, какая уж там фабрика. Этого лучше меня никто не знает, у меня ведь их было двенадцать, не считая двоих мертвеньких да выкидыша.
Лиза завидовала Салли, ибо новобрачная распевала и смеялась от счастья; счастье просто-таки лезло у неё из ушей.
— Я до ужаса счастлива, — сказала Салли через несколько недель после свадьбы. — Ты не поверишь, что за лапочка мой Гарри. Я бы сама не поверила, если б не убедилась. Не знаю, что там другие думают, а по мне, замужем — это будто в раю! Гарри слова грубого никогда не скажет, маму с нами за стол сажает и с ней такой уважительный. Я от счастья себя не помню.
Увы, счастье продолжалось недолго. При следующей встрече с Лизой Салли уже не напевала, а в другой раз вид у неё был такой, будто она плакала.
— Что случилось? — спросила Лиза, заглядывая Салли в глаза. — Ты чего зарёванная?
— Я-то? — Салли покраснела. — У меня зуб болит. Так болит, терпеть нельзя, вот слёзы и наворачиваются.
Ответ Лизу не удовлетворил, но в тот день она больше ничего из Салли не вытянула. Правда вышла наружу несколько позднее. Был субботний вечер — скорбное время для женщин с Вир-стрит. Лиза шла на Вестминстер-Бридж-роуд, на свидание к Джиму, и по пути заглянула к Салли. Гарри снял комнату на самом верхнем этаже, с окном во двор. Лиза по привычке стала звать подругу ещё на лестнице:
— Эй, Салли!
Дверь никто не открыл; впрочем, Лиза видела, что в комнате горит свет, подошла к двери, хотела постучаться, но услыхала голоса и всхлипывания и застыла. С минуту она слушала, затем все же постучала. Внутри завозились, спросили:
— Кто там?
— Это я, — отвечала Лиза, открывая дверь. Она успела заметить, как Салли поспешно вытерла глаза и отбросила носовой платок. Подле Салли сидела миссис Купер — явно только что утешала дочку. — Что стряслось, Сэл?
— Ничего, — мужественно отвечала Салли, но прежде вдохнула, чтобы сдержать рыдания, и опустила голову, стараясь скрыть слезы. Однако слез было слишком много — Салли схватила носовой платок, прижала к лицу и зарыдала так, что казалось, сейчас у неё сердце разорвётся. Лиза вопросительно взглянула па миссис Купер.
— Опять этот мерзавец! — Почтенная леди презрительно тряхнула головой.
— Про кого это вы? — удивилась Лиза.
— Про Гарри, про кого ж еще? Негодяй!
— Да что он сделал?
— Поколотил ее, вот что! Негодяй, как только земля таких носит!
— Вот не знала, что он бьёт Салли!
— Как не знала? Я думала, уже вся улица знает, — с возмущением продолжала миссис Купер. — Этакого шила в мешке не утаишь.
— Гарри не виноват, — вступилась за мужа Салли, прерывая рыдании. — Он просто выпил лишнего. А когда трезвый, он хороший.
— Выпил лишнего! Еще какого лишнего! Будь я мужчиной, он бы у меня поплясал! Все они одинаковые — я имею в виду, мужья все одинаковые. Пока трезвые, ещё куда ни шло, да и то через одного, а стоит только им выпить — скоты, вот и весь мои сказ. Я замужем была целых двадцать пять лет — знаю, что почём.
— Мама, я сама виновата, — прорыдала Салли. — Надо было раньше домой приходить.
— Доченька, не кори себя. Видишь, Лиза, и такая свинья человеком себя считает. Салли всего-то вышла перекинуться словечком с миссис Маклеод из соседнего дома, а не успела вернуться — он и давай её колотить. И меня за компанию. Каково?
Да, — продолжала миссис Купер, — вот такой у моей Салли муженёк. Я-то, известно, не собиралась стоять да глядеть, как мою дочку колотят; я не из таковских, что стоит да глядят. Вот он и перекинулся на меня, да все кулачищами, кулачищами. Глянь! — Миссис Купер закатала рукава, и Лиза увидела кровоподтеки, как свежие, так и застарелые. — Видишь, как он мне руки изуродовал? Я думала, вовсе переломает. Не защитись я локтем, он бы мне голову проломил; ей-богу, проломил бы. Я ему говорю: ещё раз тронешь меня — полицию вызову; вот чтоб мне провалиться, если не вызову. Он, понятное дело, струхнул, а я тогда и давай его распекать. Ты, говорю, себя человеком считаешь, а сам не годишься сточные канавы чистить. А что он мне на это ответил, ты бы слышала! Последними словами обзывал. Ты, говорит, старуха вонючая; вечно, говорит, лезешь не в своё дело; пошла прочь. И повторять не хочу, язык марать. Тогда я ему говорю: худо, что ты на моей дочке женился; если б я знала, что ты за свинья, скорее бы померла, чем Салли за тебя выдала.
— Кто бы подумал, что он такой! — возмутилась Лиза.
— Поначалу он хороший был, — всхлипнула Салли.
— Поначалу-то они все хорошие! Только уж больно быстро твой-то испортился. Представь, Лиза: ведь и трёх месяцев не женаты, первенец еще не народился! Горе, горе-то какое!
Лиза побыла ещё немного, помогла миссис Купер успокоить Салли, которая упорно обвиняла в ссоре себя; наконец попрощалась, пожелала всего доброго и поспешила к Джиму.
Она пришла на условленное место, но Джима почему-то не было. Лиза стала ждать. Наконец Джим вышел из ближайшего паба.
— Здравствуй, Джим, — сказала Лиза и шагнула к нему.
— Ну и где ты шлялась? — процедил Джим.
— Что с тобой?
Лиза оробела — прежде Джим никогда так грубо с ней не разговаривал.
— Молодец, ничего не скажешь. Я тут стою, жду, дурак дураком, а ее нет как нет.
Лиза поняла, что он выпивши, и стала оправдываться:
— Прости, Джим, милый, я просто зашла к Салли, а ее муж побил, вот я и задержалась.
— Побил, говоришь? Мало он её побил. Тут ещё кое-кого побить не мешало бы!
Лиза не ответила. Он взглянул на неё и вдруг распорядился:
— Пошли выпьем.
— Нет, не хочу; я не хочу, Джим, — пролепетала Лиза.
— А я говорю: пошли, — рассердился Джим.
— Нет, Джим; да и тебе хватит.
— Вон как ты заговорила! Не хочешь — не пей, я один пойду.
— Не надо, Джим, не ходи! — Лиза схватила его за руку.
— Хочу и пойду! — Джим развернулся, Лиза все висела у него на руке. — Пусти! Пусти, кому сказал! Да отвяжись ты! — Он грубо вырвал руку. Лиза попыталась снова повиснуть на ней, но Джим оттолкнул её, и в результате она получила по лицу.
— Ой, больно!
Джим мигом протрезвел.
— Лиза! Лиза, больно, да? Что ты молчишь? — Джим обнял ее. — Лиза, я ведь только слегка. Ну скажи, что не больно. Прости меня, Лиза; прости, пожалуйста.
— Я тебя прощаю, милый. — Лиза нежно улыбнулась. — Ударил — это ничего; только зачем ты так грубо говорил?
— Я не то имел в виду. — Он так раскаивался, просто жалко было смотреть. — Я нынче опять с женой поругался, а потом тебя ждал, а ты не шла, а я всё ждал, ждал — ну, и вышел из себя. Выпил-то чуть — две, ну три, ну от силы четыре пинты — не помню…
— Ничего, милый. Ты, главное, люби меня, а я всё снесу.
Он поцеловал её, они помирились. Однако эта маленькая ссора возымела тяжёлые для Лизы последствия. На следующее утро она с трудом открыла левый глаз; поглядевшись в зеркало, увидела огромный черно-сине-зеленый фингал. От примочек фингал, казалось, только ярче становился. Она просидела дома до вечера, прячась от людей. Но утром надо было идти на работу, а фингал сделался совсем чёрным. На фабрику Лиза шла, надвинув шляпу на самый нос и нагнув голову; вроде никто не обратил внимания. Однако вечером, по пути домой, ей повезло меньше. Востроглазые подружки заметили её позор.
— Эй, Лиза, что это у тебя с глазом?
— А что у меня с глазом? — Лиза будто бы в полном неведении вскинула ладошку к фингалу.
Неподалеку стояла компания парней; услышав про фингал, они стали смотреть на девушку.
— Да, Лиза, знатный у тебя фонарь!
— Нет у меня никакого фонаря!
— Есть; а вот на что это ты напоролась? Или на кого?
— Не знала, что у меня фонарь, — ответила Лиза.
— Рассказывай! Нельзя ходить с фонарём и не знать, откуда он взялся.
— А, это, должно быть, я вчера об комод побилась; да, не иначе, об комод.
— Об комод, говоришь? Очень похоже на комод. Только так люди об комоды и бьются — глазами. Верно, парни?
— Не знал, что он боксировать мастак. А ты, Тед, — ты знал?
Лизе казалось, она не то что до корней волос — она до пальцев ног покраснела.
— Кто — он?
— Ладно, Лиза, проехали.
Тут как раз шла жена Джима; Лизе достался полный ненависти взгляд. Вот бы оказаться миль за сто отсюда, думала Лиза, и краснела всё гуще.
— Ты чего это такая красная? — не преминула спросить одна из девушек.
И все — девушки и парни — стали глядеть то на Лизу, то на миссис Блейкстон. Кто-то затянул похоронный марш, остальные захихикали. Лиза не выдержала; дать словесный отпор она не смогла и расплакалась. Чтобы скрыть слёзы, она развернулась и зашагала к дому. За спиной раздался взрыв хохота; ещё в дверях Лиза слышала, как компания разноголосо взвизгивает, — им было весело.
Свежие комментарии