На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Славянская доктрина

6 443 подписчика

Свежие комментарии

  • Sergiy Che
    Русских весь Западный мир обвиняет во всех грехах и шельмует как хочет уже третий год, где вы "защитники" всё это вре...О националистах, ...
  • Диана Мальгинова
    А русских разве нет террористов. Нельзя весь народ обвинять.О националистах, ...
  • Юрий Ильинов
    Понеслось. Сравню с  комментариями на личной странице автора.                                                        ...О националистах, ...

Приём топлива

Приём топлива.

«На Военно–Морском Флоте у военнослужащего может

быть только два состояния – живой или мёртвый. С

живым всё ясно, а мёртвый должен исполнять

свои до обязанности до тех пор, пока его не освободит

от исполнения оных начальник…»

(Из выступления командира бригады)

 

– 1 –

Был прекрасный солнечный воскресный день в городе–герое Владивостоке. Ничего не предвещало для командира ПЛ «Б–229» капитана 3 ранга Корчета Владимира Владимировича к ухудшению ГМО, что в переводе для непосвящённых означает гидрометеообстановка. Солнце нежило и холило капитана 3 ранга, обволакивая его своей нежностью и негой. Правый глаз Владимира Владимировича был прикрыт, а левый лениво обозревал пирсы N–ской отдельной бригады дизельных подводных лодок и близлежащие сопки, покрытых молодой апрельской зеленью.

Душа командира свернулась калачиком в глубинах могучего тела и хранила таинственное молчание, которые хозяином воспринималось с благодушием и радостью – к–к–к–красота. И действительно, почему быть встревоженным – жена с детьми на Западе, отдыхая от супруга и тягостей подводнической жизни, в каюте стоит трёхлитровая банка со спиритус вини, наконец–то выцыганенная у прижимистого командира БЧ–5.

До конца служебного дня оставалось ещё, как минимум, часа четыре, как вдруг резкий звонок берегового телефона прервал безмятежное течение мыслей, к слову сказать, никакого отношения к службе не имеющих, командира, и внутренний голос, с ехидцей эдак, прогнусавил, что шара закончилась, и красотами бытия будут любоваться другие.

– Товарищ командир, – послышался на мостике искажённый до неузнаваемости шедевром отечественного производства под широковещательным названием «Лиственница» голос вахтенного центрального поста, – Вам срочно связаться с начальником штаба.

Как часто в нашей развесёлой жизни происходит всё вдруг. Вот только позволишь себе чуть–чуть расслабиться и помечтать, как это самое вдруг и накладывает вокруг вас самую большую кучу…

Это примерно так же как в конце 80-тых я наблюдал такую картину в Севастополе (кто не знает где он находится – отсылаю к атласу). Так вот, стою я и жду троллейбуса, а за моей спиной как раз находился магазин под псевдонимом «Штучный». Дело было где–то в октябре. Если кто помнит, спасибо Горбачёву, в те времена у нас рьяно боролись с пьянством. Свадьбы там безалкогольные, ну и так далее. А так как русский человек вперёд может двигаться только преодолевая им же самим созданные трудности, то процесс покупки положенной ему нормы водки в месяц был довольно своеобразным.

Чаки там всякие, не к ночи будут упомянуты, Норрисы, Ван Даммы, Стивены Сигалы – да их там просто или бы затоптали, как мамонтов в пещере, или удавили к чертям собачьим – и это в лучшем случае, а если бы они кому–нибудь наступили на горячо любимый мозоль, то могли бы их и порвать, как Тузик грелку, и не посмотрели, что они чемпионы чего–то там. В те времена самое главное было что? – правильно, пробиться к прилавку. Так вот. Один мужичок, видать, пробился и хорошо так затоварился. Надо отметить, что сей магазин был на некотором возвышении над тротуаром, в связи с чем к заветной двери вели 3 ступеньки. Я не знаю, что заставило меня повернуться в сторону этого мужика и посмотреть на него, а смотреть было на что – но вид у него, родимого, был блаженный, а лицо излучало потоки энергии счастья. В правой руке он держал деньги, а в левой – кто угадает с трёх раз? Правильно, никто! Авоську, из которой и торчали горлышки заветных ёмкостей.

Как мало надо для счастья человеку. Но зависть людская… Вот тут–то, в эти самые распрекрасные мгновения, как правило, и появляется это вдруг. Как я уже отмечал, дело было в октябре, и слегка примораживало, то есть ледочек там чуть–чуть всё–таки имелся в наличии. Наверное, для того черти раскатали, чтобы народ, как говорится, себя блюл и под ноги смотрел, а не нёсся, как угорелый в предчувствиях сладостных…

Очередь основная за продуктом, в те годы первой необходимости для 80 процентов нашего населения, стояла несколько в стороне и не мешала счастливому обладателю заветного продукта перемещаться в пространстве по своему усмотрению. Поэтому, хотя в тихо шумящей очереди и были лица завидущие, да и ручонки, надо полагать, загребущие также имелись в наличии, но к данному товарищу никто воздействий чёрной магии и грубой физической силы открыто не проявлял. Проявила нога, попавшая, ах опять это слово милое – «вдруг», на корочку льда.

И вот лицо, светящееся от гордости за то, что ему всё–таки удалось отстоять, пробиться и скупиться во славу Божию, постепенно начинает принимать вид лица, осознающего, что вот оно, непоправимое началось, а остановить никак уже невозможно. Как в замедленной съёмке, нога мужика соскальзывает со ступеньки, тело теряет опору и начинает падать вперёд.

Дальше начинается что–то невообразимое. Мужик, как кошка, переворачивается на спину (и это в полёте!), но забывает про законы физики. Руки под себя он не прижал, а растопырил их во все стороны, чем придал ускорение своей авоське. Опять–таки, что же здесь такого. Вот и не верь после этого в судьбу – а у мужика на роду, видать, было написано – в этот день ему, сердешному, водочкой не баловаться. Авоська, повинуясь размаху левой руки описала полукруг, приобрела необходимое ускорение и, повинуясь простенькому закону «масса, помноженное на ускорение», обзавелась дополнительной инерцией, на которую её ветхие ручки проектантами рассчитаны, по–видимому, не были.

Ита..а..а..к, мужик переворачивается на спину и приземляется на землю, левая рука описывает полукруг, но… так как после отрыва основной составляющей авоськи вместе  с содержимым, и также в связи с тем, что тело уже приобрело горизонтальное положение спиной вниз, ита..а..а..к ещё раз повторюсь –  рука описала полукруг не до конца, а застыла где–то под углом (с точки физики самым оптимальным) 60° и, казалось, застыла там в скорбной печали по вечной несправедливости судьбы. А в это время, нет, не угадали – «не Бонапарт переходил границу», как пел товарищ Владимир Высоцкий, и не основная часть авоськи – она, в соответствии с законами механики и аэродинамики, продолжала свой путь по воздуху, медленно переворачиваясь вокруг своей воображаемой точки общих масс, словно американский шатл после старта; так вот, в это время другой товарищ, стоявший неподалёку на той же остановке, что и я, решил помочь пострадавшему.

Кто постарше – помнят знаменитого вратаря Льва Яшина. В этот момент Лёва, царствие ему небесное, должен был отдыхать и сопеть в две дырочки – там ему было делать нечего. Прыжок был эффективен и красив, но… Опять это «но». Для особо одарённых повторюсь заново – день был простой, не табельный, подмораживало, время – далеко за одиннадцать, на которые дедушка Ленин так вдохновенно показывал рукой на рублёвой монете времён социализма. Бросившийся в прыжке товарищ рассчитывал, я так думаю, отталкиваться от нормальной поверхности, но, как мною выше уже было упомянуто, на роду лежавшего на спине мужика было написано…, поэтому прыгнувший отталкивался не от сухой плитки, а от подмороженной, что, как вы уже догадались, превратило прыжок на расстояние в обыкновенно падение на расстоянии полуметра от точки отталкивания.

Авоська, вернее – её остатки, медленно поворачиваясь, продолжала свой путь. В любом пути есть некая критическая точка, так называемая «точка невозврата», – это точка, из которой уже нет резона идти назад, так как до конца осталось столько же, сколь и до начальной точки путешествия. С авоськой это точка почему–то (снова – вдруг!) совпала с точкой минимального ускорения вверх и положением, когда открытая часть авоськи оказалась внизу. Что произошло дальше, надеюсь, всем понятно – произошло разделение головных частей, и всё содержимое авоськи продолжило свой путь по отдельным траекториям.

Вот тут–то всё и началось. Народ ринулся ловить отделившиеся головные части, но, ежели не судьба, так не судьба. То ли ветер был не туда, а цепи стабилизации и удержания курса в ёмкостях не работали, то ли влияние свободных поверхностей водки в перевёрнутом состоянии пол–литровой бутылки ещё не были до конца изучены учёными, но… повезло только одному. Медленно, но практически с равными промежутками времени, раздавались звуки бьющихся бутылок, словно набат по бесцельно прожитой жизни и затраченным усилиям…

Но был один счастливец – в акробатическом прыжке он дотянулся–таки до вожделенной тары и, вцепившись в неё, аки нищий в торбу, приземлился пузом на землю, предварительно свалив на землю ещё пару человек, среди которых была тётенька рубенсовских размеров. Тётя, сидела на пятой точке с видом карапуза, у которого в песочнице отобрали лопатку, и опиралась на руки, а в правой была... не угадали – не авоська, а сумка, судя по частым, но мелким выпуклостям, с картошкой.

Везунчик,  улыбаясь,  поднялся  на  ноги,  прижимая  к груди заветную… Однако в это время

поднялась на ноги и тётя. Лицо её из состояния младенца постепенно принимало вид Горгоны. Лицо её краснело, волосы шевелились, как змеи у Медузы на голове, рот открывался, но ни одного слова из него не вылетало. Правая рука сделала короткий размах, и, опять–таки масса на ускорение!, сумка, произведя короткий путь по дуге, врезалась в покусителя. Вот чего обладатель заветной не ожидал от судьбы, так этого… Хлопца смело, а так как инстинкт самосохранения был сильнее, приземлялся он уже на обе руки сразу, но ни в одно из них заветной не было. Раздался последний дзвяк, и тут мужик, всё ещё лежавший на земле в полнейшей прострации, наконец–то вымолвил: «Пиз…ц», и все поняли, и прочувствовали, и осознали, и прониклись…

Так к чему это я… Вдруг – это то, что ты хочешь одно, а наверху если решили, что у тебя сегодня безалкогольный день – тебе только и останётся что сказать вышеупомянутое слово. Так и командир вышеупомянутой подводной лодки, ныне лежащей на дне Тихого океана и не пожелавшей быть проданной в Китай на металлолом, вместо приятного времяпровождения в мечтах и грёзах, повторив уже озвученное слово, пошёл в штаб…

А тем временем… Правильно, это только в фильмах, как, например, «Слушать в отсеках», в съёмках которой я принимал некоторое участие (читайте мой рассказ «Как снимался фильм»), подводной лодкой управляет командир, штурман и три минёра, но на самом деле центральной фигурой в деле погружения и всплытия чуда инженерной мысли является механик, то бишь командир БЧ–5. Имелся и таковой на вышеозначенной подводной лодке.

Капитан–лейтенант Пониковский Станислав Семёнович, немаленького веса человек как в прямом, так и в переносном смысле. Дважды его пытался уволить начальник штаба флота, но не получилось как–то у адмирала…

Дважды представлялся за не очень тупую голову к досрочному присвоенную очередных званий «старшего лейтенант» и «капитан–лейтенанта», оба раза получал их позже всех на три месяца, но с отметкой в личном деле «досрочно», за что честь и хвала нашим горячо любимым отделам кадров. Механик был в печали. Для печали была хорошая причина – банальный флюс. Щёку раздуло, челюсть ныла и никого рядом, чтобы дать в морду… Сами понимаете – тяжело.

Через стенку с коридором в таком же положении находился его старшина  команды  машини-

стов–трюмных мичман Метельников Владимир Сергеевич, также известный всему подводному флоту Дальнего Востока человек. Известен был тем, что с ним нельзя было выпивать больше трёх рюмок. После этого в нём просыпался кубанский казак, а если под рукой ещё и оказывался кухонный лодочный нож, да плюс немного фантазии и осознания того, что в девятнадцатом Троцкий поступил несправедливо с казачеством… то звали механика с его командиром группы. Володя Метельников  связывался  и лежал в таком виде до полного осознания того, что он не на Кубани, а за казаков с Троцким уже рассчитались…

Старший лейтенант Кочаров Александр Валентинович, командир электротехнической группы, был тоже немаленького веса, обладал в двадцать три года обширнейшей лысиной, как у дедушки Ленина, что явно указывало на склонность к учёности… Он также был не в лучшем расположении духа – температурил, так за 39 с копейками.

Основные лица действия обозначены. Были ещё и моряки, но они являлись статистами, и к описываемым событиям имели отношение постольку – поскольку являлись подчинённым вышеперечисленных товарищей.

Немного о героях. Механик, метр семьдесят восемь, вес – сто двадцать, пульс – ну это ни к чему… Волосы чёрные, с проседью, глаза коричневые. Соображает быстро во всём, что не касается себя. Женат, двое детей.

Командир группы – метр семьдесят, вес сто, остатки волос – непонятного светло–коричневого цвета, глаза серые, женат, детей нет.

Старшина команды машинистов–трюмных – метр семьдесят, вес – шестьдесят с тапочками, волосы тёмные, глаза пропитые, не женат, детей, извините, не считал.

Ита..а..а..к, вся троица была в печали. А чем на Руси святой изгоняют печаль–кручинушку служивых людей? Правильно – женщинами, жратвой и водкой. Насчёт первых было затруднительно. Это сейчас на территорию воинской части пролезают все – начиная от любой портовой шлюхи и кончая английской журналисткой, что примерно одно и то же в моём понимании, иначе чем объяснить тот факт, что жену командира стратега не пускают, а какую–то там мисс – «Please be kind enough to let us go through here, Miss…(пожалуйста, будьте любезны, давайте пройдём сюда, мисс… – это для владеющих английским со словарём)», вместо того, чтобы «And you would not have gone to fuck you… (а не пошла бы ты на…)».

Со жратвой, ясный перец, у двух товарищей как–то было туговато с желанием, так рот, по понятным причинам, открываться не особенно и желал. А вот с водкой дела обстояли попроще. Надо сказать, что механик, как я уже отмечал ранее, был с маленькой придурью что–ли, как считали многие его сослуживцы, – не употреблял. Вот все употребляют, а он – нет. Ему не раз намекали, что, мол, в компании надо веселиться, а не закусывать, но механик твёрдо придерживался своего мнения, что настроение можно поднять и без приёма внутрь горячительных напитков.

За свою жизнь до этого он попробовал спирт только один раз в жизни – это было в армии. До армии была у него девушка, звали её… А не всё ли равно как. Так вот, на втором году службы по защите единого и могучего приходит ему письмецо, извини, мол, приглашаю тебя на свадьбу. Товарищ опечалился и пригорюнился. Но свет не без добрых людей. Командиром роты у него был старый майор Малахов, любящий всем показывать пачку «Памира» и говорить, что на ней изображён он, родимый, но на пенсии…

Товарищ майор умел говорить с людьми доходчивыми словами – это замполит бы развёл бодягу о том, что есть психология человека, что возрастные изменения психики женских особей хомо сапинса и так далее, то есть бы говорил бы с час ни о чём и эффекта должного не добился, кроме настойчивого желания поспать где–нибудь в закутке. Майор спросил просто: «От неё?». Механик, тогда ещё старший сержант, кивнул головой. «Вышла замуж?» Опять кивок. «Пошли за мной!».

Сержант пошёл. Комроты зашёл к себе в каюту (кабинет по–сухопутному), не говоря больше ни слова, достал стакан, бутыль, набулькал полный стакан из бутыля и сказал: «Пей». Сержант взял стакан в руки. В нос ударил запах спирта. До этого сержант никогда не брал в рот не то что спирта – пива не пил. Майор прочёл в глазах все, что сержант пытался  сказать, и рявкнул: «Пей, сука». Сука, не выдыхая, выпила. Закусить её никто ничем, естественно, не предлагал – мануфактуры под носом – хоть занюхайся…

Если вы думаете, что сержант упал, ему было плохо и так далее – не угадали. Спирт протёк в пищевод наподобие водички. Отставной хлопец поставил стакан, и, после приказания: «Иди спать», вышел из каюты. Опять–таки, если вы думаете, что он пошёл спать – неверно. Он пошёл в мастерскую, которая находилась в подсобном помещении в баталерке, достал копейку образца 1964 года, зажал её в тисочках, распилил ножовкой пополам, половину выбросил в окно, вторую вложил в подписанный конверт в бумажку, на которой чётко написал: «Оцени себя и вышли сдачу», вызвал дневального, отдал ему конверт и, сказав ему, чтобы он отправил письмо, отправился выполнять приказание командира роты. На этом страдания по утраченной любви у сержанта кончились.

Ита..а..к, водка. На подводной лодке её, понятный перец, нет, зато у механика  имелся  запас це два аш пять о аш. Запас был сиротский – литров под сто, то есть народу было где развернуться, но… как вы уже читали в начале, механик был прижимист насчёт этого дела, что ни у кого из соблазняющихся и часто страдающих по утрам восторга не вызывало... И вот, механик собрал всех героев до кучи.

– Что будем делать? – спросил он у собравшихся, – надо лечиться.

Народ был согласен, ибо ценнее мысли никто не мог и предложить, а здоровье военнослужащих всегда должно быть в соответствии с Воинскими Уставами – то есть позволять выполнять поставленные задачи.

– Исходя  из того, что дантисты по воскресеньем имеют непонятное желание отдыхать и не ходить на работу, – продолжил механик развивать свою мысль сквозь неполно открывающиеся губы, – то перспектива вырывания зубов откладывается, как минимум, на сутки. Доктора на лодке также нет, паскуды, – плющится дома под крылышком у жены.

Народ не отрицал очевидного и ожидал следующей ценной мысли.

–  Думаю, – продолжил змей–искуситель в образе командира БЧ–5, – что выражу общее мнение собравшихся, о том, что необходимо применить тактику обезболивания и обеззараживания наших организмов. Так как новокаина у нас нет, а есть шило, то…

Бурных аплодисментов не последовало, зато, как по мановению палочки, появились три стакана и бутыль с водой. Что мне всегда нравилось в организации приёма внутрь горячительных напитков офицерами нашего доблестного Военно–Морского Флота, так это моментальная готовность закуси при наличии этого самого горячительного напитка. Это в Америке или в Англии за стол не сядут, если не нарежут себе бутербродиков со всякой хренотенью, или гамбургеров или… что–нибудь из национального, собачьего...

У нас на флоте всё проще. Продукты где хранятся? В провизионках. А охлаждаются провизионки как? «Машкой» – то есть холодильной установкой. А кто её холил, лелеет и взращивает на зависть врагам советской власти? Правильно, командир БЧ–5. Поэтому, исходя из вышеперечисленных допущений, теорему Бернулли о ламинарном движении потока жидкости по трубе доказать абсолютно просто. Снабженец, если хочет течь по трубе, то есть спать, спокойно, должен шибко возлюбить механика, аки отца родного. Что он и делал…

В связи с этим у механика всегда имелся НЗ – неприкосновенный запас консервов и галет, в основном, для начальствующего и проверяющего состава, ибо все проверяющие расходуют столько физических и нравственных усилий на выискивание неполадок и нестыковок в организации лодочной жизни, что без пополнения энергии организмам проверяющих ну просто не обойтись.

Поэтому Станислав Семёнович не погнушался наклониться к сейфу, упрятанному в левой тумбе стола, открыл его и вытащил широким жестом фокусника 2 банки сайры. Подумав, механик галеты доставать не стал. Оттуда же, из сейфа, были извлечены 3 вилки – каждому на рыло. Механик пересел на диван. Слева от него расположился Александр Валентинович. На стуле, испросив разрешения, невесомо опустил свою задницу Владимир Сергеевич, аккуратно поставив при этом на стол чайник с водой, но, увидев на столе бутылку с пресной водой, быстро встал и вышел из каюты с чайником.

Пройдя три шага в нос и завернув налево, он скрылся в своей каюте, там поставил на столик чайник, вернулся в каюту механика, испросил разрешения присутствовать, и вторично опустился на стул. Натюрморт, наконец, был дополнен. Достав правой рукой заветный флакон с не менее заветной влагой, механик бестрепетно наполнил бокалы, то есть стаканы.

В это время Владимир Сергеевич жестом фокусника вытащил корабельный кухонный нож. Если кто не знает, что это такое – опишу его. Это полоса металла, увенчанная пластмассовой рукояткой, имеет в длину сантиметров 50 и в ширину сантиметров 7 с соответствующей толщиной, что позволяет, по моим многолетним наблюдениям в исключительно аварийных случаях использовать их вместо аварийных кузнечных зубил. А вот таким скромным «ножичком» старшина команды, не мудрствуя лукаво, открыл банки. Хорошо…

Тостов не произносилось. Механик резко выдохнул и одним лихим движением влил в себя жидкость. Булькнуло. Дыхание спёрло, но не совсем – запивать не пришлось. Вилкой подцепив кусок сайры и с превеликим трудом открыв рот, механик медленно просунул рыбину в рот. Так же медленно вынул вилку изо рта и, с великим бережением закрыв рот, начал медленно двигать челюстями вверх–вниз, перемалывая рыбу.

Вслед  за  начальником  употребили  и  подчинённые. Владимир Сергеевич, выпив, посчитал недостойным кубанского казака поганить выпитый спирт закусью, поэтому ограничился занюхиванием рукава. Александр Валентинович от закуски отказываться не стал – шумно зажевал сайриной. Процесс пошёл.

Механик прислушался к внутренним ощущениям. Ничего… Это его удивило, однако, помятуя о первоначальном опыте употребления горькой, он не расстроился. «Была, не была!» –  махнул он на всё рукой, наливая по второй. В глазах подчинённых служба начинала приобретать какой–то смысл и интерес. Выпили, по закуске прошлись тем же макаром, что и при употреблении первой. Жить становилось всё интересней и веселей, однако, зубная боль проходить не желала.

В голове у механика начинало потихоньку гудеть, как в трансформаторной подстанции. Мир начал потихоньку терять свои привычные очертания, принимая вид лёгкой дымки. Затягивать дальше процесс обезболивания смысла не имело, поэтому Станислав Семенович вновь пополнил ёмкости. Лысина у Александра Валентиновича начинала потихоньку принимать цвет Флага нашей бывшей необъятной и неделимой Родины, однако, взор командира группы оставался твёрдым. Владимир Сергеевич после второй изволил понюхать банку с сайрой. По его глазам можно было видеть, что жизнь в его глазах в полной мере обогатилась своими естественными природными красками…

Механик был староват для своего звания (ему уже стукнуло слегка за 30), но опытом он обладал довольно хорошим, поэтому он не поленился протянуть руку и забрать корабельный ножик из–под руки Владимира Семёновича к себе на диван, так как помнил, что черти в голове у старшины команды, одетые в национальную казачью форму, могут появиться в любой момент…

В третий раз наклонилась бутыль и драгоценная влага разлилась по стаканам. Все дружно подняли свои ёмкости и опрокинули содержимое туда, куда ему и предназначалось. После этого стаканы были поставлены на стол, руки всех присутствующих товарищей взяли по вилке и, наколов по куску сайры, отправили их вслед за родимой…

Процесс пошёл. Механик вдруг ощутил, что ворочать языком и шевелить челюстью стало как–то попроще, боль потихоньку куда–то исчезла и жить стало чуточку веселей. Прислушиваясь к давно забытым ощущениям  отсутствия боли в рту, механик начал более энергично жевать челюстью. Не болело…

Механик не поленился зачерпнуть вилкой ещё один кусок сайры (предпоследний в банке) и, лихо раззявив рот, отправил её в некогда ещё мучавший его источник жизненных неурядиц…

Ничего не произошло. Челюсть жевала себе потихоньку, боль отсутствовала начисто, однако и резкость в глазах куда–то подевалась. Механик оглянулся и увидел от себя справа ярко–огненную лысину своего подчинённого, который, привалившись правым плечом к переборке уже посапывал в две дырочки.

– Эк его, родимого, сморило–то, – подумалось механику, – вроде и пили–то всего ничего!

Но вслух он попытался сказать  Владимиру Сергеевичу чтобы тот помог перетащить тело лейтенанта на коечку, но слова из глотки вылетать не хотели, поэтому механик мысленно махнул рукой на слабосильного подчинённого и задумался о сущности бытия…

 

– 2 –

Думалось легко, так как совсем не думалось. Справа, на фоне переборки, пунцово оттеняла слоновую кость покраски лысина подчинённого. На стуле, уронив голову на грудь, мирно отдыхал старшина команды машинистов–трюмных, а командир БЧ–5 в тихой меланхолической задумчивости водил вилкой по опустевшим внутренностях банки. Было тихое послеобеденное время, когда организм подводника чувствует свою значимость и необходимость отдыха, узаконенного корабельным уставом и флотским распорядком дня…

Ах, как много в этом рассказе будет слов «но», «вдруг» и им подобным. Так и сейчас вдруг по кораблю раздались звонки учебной тревоги. Для настоящего советского подводника, в каком бы состоянии он бы не пребывал  – то ли в состоянии стояния, то ли в состояния полного нестояния, – учебная тревога – это святое, как и подъём Военно–Морского Флага на корабле. Поэтому три тела, мирно пребывающие в нирване в каюте командира БЧ–5 вдруг встрепенулись и сделали движение, чтобы убыть по своим местам, узаконенным типовыми корабельными расписаниями.

Но не тут то было. Старшина команды бодро вскочил и въехал лбом в переборку, не вписавшись в дверной проём. Звук удара и голос «Ой, бля…» раздались практически одновременно. Механик даже явственно увидел россыпь звёзд, посыпавшихся из глаз Владимира Сергеевича. Александр Валентинович, не открывая глаз, вскочил и двинулся к выходу из каюты. Так как глаза были закрыты, то своим корпусом, как трактором, он начал перемещать в пространстве стул, а через шаг и Владимира Сергеевича, который, держась на лоб и сетуя на узкие корабельные двери, снова въехал лбом в край двери. Звёзды посыпались гуще и стало ощутимее светлее. Александр Валентинович, не открывая глаз, вышел из каюты вместе со стулом и Владимиром Сергеевичем.

Стало немного темнее, поэтом механик решил не рисковать. Огромным усилием воли он заставил себя встать с непривычно мягкого дивана и начал производить работу по перемещению своего тела в пространстве, для чего ему было необходимо: сделать три шага, дабы покинуть свою каюту, развернуться на 180 и закрыть дверь на ключ, далее опять совершить разворот и произвести 4 шага до трапа. Поднявшись по трапу необходимо было сделать 3 шага до переборки, наклониться, перелезть через переборочную дверь, спуститься с приступки и дойти до своего кресла в центральном посту, в простонародии именуемом «цэпе». Что и было сделано практически на автопилоте.

Тело механика угнездилось в родимом кресле, о котором я уже не раз рассказывал в своих повествованиях, и мысли потекли в привычном направлении, отполированном годами службы. Схватившись за эмэлку, механик нажал циркуляр на шедевре отечественного радиопрома и, как ему показалось, сказал: «Доклады по отсекам». Но это ему так думалось, а на самом деле послышалось «Ды..ы..ы, бля.., су.., се…м». Если вы думаете, что это нецензурные выражения я тут закамуфлировал, то с первого раза не угадали. Из нецензурного там было только прозвище женщины лёгкого поведения, произносящееся военнослужащими только лишь для того, чтобы подчеркнуть своё отличие от женского пола, всё остальное было в соответствии с «Командными словами». Но боли–то во рту не было, а флюс, милый, остался на месте, поэтому, челюсть, хоть и  двигалась  более или менее свободно, пропускала звуки дозировано, а на всё остальное ей было начхать…

В цэпе стоял командир, который перед этим отправил дежурного по кораблю (а им был штурманёнок) и смотрел на потуги механика. Так как он стоял рядом со своим креслом, то из лица командира БЧ–5 ему была видна только левая щека, выступавшая из контура головы, что наводило на вполне определённые размышления и выводы. Ему стало всё понятно…

– Механик, не пыжься, – команду на приготовление дизеля я уже дал, – сказал командир, но Станислав Семёнович злостно игнорировал слова начальника, так как в его голове, как у Терминатора, была заложена программа повышения боевой готовности корабля по учебной тревоге – дать команду, принять дублирование, проверить исполнение, доложить на мостик. Команду он дал, а остальные три пункта выполнены не были.

В это время из громкоговорителя начали звучать отрывки человеческой речи, в переводе на русский означающие что такой–то отсек принял сигнал «Учебная тревога»… и так далее. Программа в голове механика сделала отметку – пункт второй выполнен, пора переходить на пункт третий.

– Ускорились, тараканы, мать вашу, снимаю норматив, – рявкнул он в эмэлку, удивившись попутно – как это слова не застряли во рту. Тут он повернулся и сквозь лёгкий английский туман увидел нечто, фигурой напоминающее командира. Чем мне нравятся военные – это способностью адекватно реагировать на внешние военные раздражители в любой ситуации.

Вот, например, выпил человек стопочку в своём кабинете с устатку по окончании служебного дня. Повторил. Полегчало. Заходит начальник штаба – адмирал, не пенёк какой–нибудь… Если Вы думаете, что человек его не заметит – ошибаетесь. Человек встанет, как положено отрапортует и доложит, и будет внятно воспринимать задаваемые адмиралом вопросы и также внятно отвечать на них и ни разу не собьётся. А придёт домой – там гражданское лицо начнёт что–то ему выговаривать, типа «опять, козёл, никакой»; «сколько, сволочь, пить можно» и всё в таком же духе, – и человек перестанет воспринимать информацию, поступающую извне и, ессно, будет поступать в соответствии с неправильно принятой информацией и… программа зависает, отношения в семье портятся и тэ пэ, и тэ дэ. А встретил бы его дома человек в форме и, желательно, в погонах на порядок старше его, – и всё было бы путём, никаких скандалов, только – «виноват, мэм», «больше не повториться, бля буду», «через пару маленьких всё исправлю…». Короче, идиллия!

– Товарищ командир, сейчас приму доклады, – прошамкал механик, преданными глазами смотря на горячо любимого отца–командира, чтоб ему ни дна, ни покрышки. – Всё будет хорошо, через пять маленьких доложу о готовности.

Командир больше по движению губ Станислава  Семёновича  догадался  о  смысле  произнесённых механиком слов, так то, что вырывалось из глотки сквозь щёлки едва открывавшихся губ механика только отдалённо напоминало речь. В это время в ЦП появился потомок кубанских казаков и ярый враг Троцкого. В отличие от механика Владимир Сергеевич говорить мог, несмотря на свой флюс, который был раза в 2 меньше чем у непосредственного начальника,  и его состояние выдавали только подозрительно блестевшие глаза.

– Товарищ командир, механик болеет, но он в состоянии, – дальше его мысль не распространялась, ибо любому на нашем некогда океанском флоте ясно, что образцовый военнослужащий всегда в состоянии… нет, не то, о чём многие тут, не сомневаюсь, подумали – об этом как–нибудь попозже, ибо то состояние определяется многими факторами, в том числе и количеством влитого в себя допинга…, выполнить приказ командира, читай – Родины. Командир, как и товарищ Метельников, не сомневался, а поэтому он сказал:

Метельников, садись в ЦП – будешь на телеграфе, механика поднимайте на мостик – рулевого нет, а штурманёнок один, ему в гироспальне  ГКУ заводить.

– Есть, товарищ командир, – ответствовал потомок и, увидев бойцов, дал им команду обеспечить перемещение механика в пространстве из ЦП на мостик, чтобы было весьма непростой задачей учитывая немалый вес (как я уже упоминал выше) последнего и явное нежелание Станислава Семёновича покидать уютное родимое кресло.

После некоторого времени, проведённого в борьбе нанайских мальчиков (отдирание рук механика от подлокотников, приподымание его тела из шедевра конструкторской мысли и т.д.) Станислава Семёновича трое бойцов подтащили к нижнему рубочному люку. Дальше начались проблемы. Втроём тело механика ещё более–менее поднималось вверх и передвигалось по горизонтали, однако, для того, чтобы  окончательно совершить работу по перемещению ста двадцати кг нежелающего совершать даже мало–мальские сдвиги в пространстве тела механика, сил у троицы не хватало. Командир смотрел на данное действие с удивлением и интересом, ибо в таком виде Станислава Семёновича он видел впервые. Наконец, это ему надоело…

– Пожар на пирсе, – рявкнул он, – механик, наверх.

Троицу раскидало по отсеку. Один улетел по трапу вниз, но там его задержал ПСНЛ–20, одиноко лежавший в проходе и ещё не установленный на своё полуштатное место. Второго впечатало в двенадцатиклапанную колонку, где он и затих, счастливый от того, что ещё легко отделался. Третьему лететь было некуда, поэтому ему досталось сильнее всего. Тело механика исчезло в шахте входного люка и через несколько секунд все услышали голос командира БЧ–5, более всего напоминающий рёв разбуженного медведя…

Командир, улыбаясь, поднялся наверх. На пирсе стоял обалдевший механик, который включил свою подпрограмму по борьбе с пожаром на пирсе, но зрительные рецепторы не обнаружили ни дыма, ни открытого огня, в связи с чем программу зациклило – то есть команда «пожар на пирсе» есть, а самого пожара нет. Трагедь, да и только…

Командир, поднявшись на мостик и наблюдая с лёгкой улыбкой всю эту картину Репина «Не ждали», снова дал команду:

– Командиру БЧ–5 на мостик.

Зацикленная программа тут же остановилась – появилась новая вводная, которая разрешала игнорировать предыдущую, чем освобождала оперативную память Станислава Семёновича, тело которого повернулось на 180 градусов и бодро потопало в вышеозвученное место. Прибыв туда, он прошамкал, едва открывая рот:

– Капитан–лейтенант Пониковский по Вашему приказанию прибыл…

На самом деле в эфир вылетело следующее: «Кап…л…т….Пан..ск.. вэ прбл». Так как командир ничего иного и не ожидал от механика, то он воспринял мычание меха как должностное и сказал ему:

– В руль.

Тело командира БЧ–5 повернулось вправо на 90 градусов, сделало  пару  шагов,  устаканило вертикальное положение в проёме и, непостижимым образом обогнув откинутую слева сидушку, упёрлось выпуклым чревом в ручку управления вертикального руля с мостика и затихло там в ожидании следующих приказаний.

А тем временем в лодке выполнялись следующие мероприятия: личный состав приготовил дизель к пуску и, получив «добро» с мостика, провернул его. Владимир Семёнович, наведя резкость в глазах, включил машинный телеграф и сигнализацию АРДК (автономного резервного движительного комплекса – ух ты, жуть как страшно!) самостоятельно проверил с отсеками согласование и идентичность подаваемых и принимаемых команд как машинным телеграфом, так и сигнализацией АРДК.

Старший лейтенант Кочаров А.В с Божьей помощью преодолел половину третьего отсека, четвёртый с копошащимися в нём мотористами и благополучно ввалился в свой родной пятый отсек.. Для пояснения картины происходящего необходимо рассказать – как же люди проходят из отсека в отсек. В отличие от рассказа «72 метра» с одноименным фильмом все переборочные двери на ПЛ 877 проекта (и не только) в базе ли, в море ли – всегда должны быть задраены. Сказать, что так оно и есть – значит погрешить против истины – в базе переборка из второго в третий всегда открыта, но остальные – всегда закрыты, и если дежурный по ПЛ исполняет нормально свои обязанности, то любая открытая переборка воспринимается им как оскорбление ему лично.

Для того, чтобы открыть переборочную дверь необходимо: отдраить кремальерину, для чего поднять ручку привода кремальеры вверх. Ввиду того, что вал привода шестерни кремальерины уплтонён сальниковой набивкой – поэтому ручка, как правило, поднимается вверх только тогда, когда к ней приложено определённое усилие. Александр Валентинович преодолел переборке между третьим и четвёртым отсеками благополучно, не прибегая к вышенаписанной процедуре – при пуске дизеля эта переборочная дверь ставится на крюк и дизель пускается «на просос» – то есть забирает воздух через второй и третий отсеки и только после того, как начнёт после пуска устойчиво работать – открываются внутренняя и наружная захлопки ПВД (подвода воздуха к дизелю).

А вот переборка между четвёртым и пятым отсеками оказалась (как и её предписывалось) закрытой. А.В. Кочаров добрался до неё и, взявшись за ручку привода кремальеры, пытался поднять её. Сами понимаете – ничего не получилось – сил не хватило. Лысина товарища Александра начала покрываться ещё более пунцовыми пятнами. Старлей приложил усилие – и… ничего не вышло. Выпитое сказывалось на общем состоянии организма Кочарова. Александр Валентинович спел, пыхтел и плевался, но ручка прикипела к своему месту и двигаться вверх явно не желало.

В это время из трюма поднялся старший моторист. Увидев экспонат картины Репина «Бурлаки на Волге», он подошёл сзади к командиру ЭТГ и, не прикладывая особых усилий, помог старлею поднять ручку вверх. Затем он наклонился и надавил сверху вниз на рукоятку переборочной двери. Та, естественно, открылась, после чего тело Александра Валентиновича благополучно ввалилось туда, куда оно по воле хозяина и стремилось.

– Принимайте командира отсека, – крикнул в пятый старший моторист. Из–за станции управления ГГЭДа (главным гребным электродвигателем) выскочили командир отделения электриков и трюмный–компрессорщик, которые и втянули поникшее тело своего командира в отсек. После этого старший моторист, убедившись, что командир ЭТГ благополучно дотащен до своего кресла, закрыл переборочную дверь и опустил рукоятку привода кремальеры вниз, после чего вернулся к выполнению своих прямых функциональных обязанностей.

Старшина команды электриков Владин Сергей Сергеич, всем мешая, побегал по отсекам и поруководил переводом ЭЭСПЛ (электроэнергетической системой корабля) с берегового питания на бортовое (в простонародии – от аккумуляторной батареи). Про этого старшину необходимо сказать энное количество слов, ибо не будет понятно просвещённому читателю – почему он всем мешал.

Так как наша подлодка выходила из ремонта, то, как это и водилось в советское время при ремонте кораблей, в экипаж назначали людей абсолютно ненужных. Так получилось и с мичманом Владиным. Служил себе хлопец водолазом. Ну что тут такого – служил, нырял, но что–то в организме его там повернулось не в ту степь, это было замечено флотскими медиками, всегда видящими то, чего не надо видеть, и в упор не замечающих очевидного. Товарища из водолазов вежливо попросили. Но так как в то старое доброе время людями разбрасываться государство не любило, то его назначили – правильно, старшиной команды электриков ПЛ «Б–229», как было замечено ранее – ныне тихо покоящаяся на дне морском в районе Курильского острова, но какого – не скажу, это очень страшная военная тайна! Начальство думало (ах, как оно любит думать!), что оно совершила благодеяние для экипажа, но…

По прибытию мичмана в экипаж капитан–лейтенант Пониковский решил измерить глубину знаний вновь назначенного старшины команды. В своё время, когда он представлялся лейтенантом по прибытии в светлый град Бечевинка начальнику ЭМС капитану 2 ранга Каранову, тот задал ему три вопроса – простых, как сибирский валенок. Каких, Пониковский уже не помнил, но что–то связанное с ЭДС, схемой замещения трансформатора и двухсетевыми пускателями. Пониковский ответил, и НЭМС почувствовал, что из лейтенанта выйдет толк. Впоследствии Пониковский С.С. применял эту методу ко всем своим подчинённым – по их прибытии и представлении он задавал три вопроса (с его точки зрения – простейших), которые показывали – а на что же всё–таки способен опрашиваемый.

Первый заданный вопрос – что убивает человека – ток или напряжение, привёл мичмана в тихое содрогание. Из всех сказанных слов он понял только «убивает» и «человека», а всё остальное – было тайной за семью замками. Поэтому он честно ответил, что вышеназванные товарищи с человеком ничего сделать не смогут. Пониковского слегка передёрнуло. Далее последовал вопрос – какому правилу подчиняется работа электродвигателя – правой или левой руки. Таких глаз Пониковский не видел даже у совы в самую тёмную ночь.

Далее механик решил не рисковать и решил узнать – как посчитать УПЦ аккумуляторной батареи после заряда. Словосочетание «УПЦ» для мичмана оказалось более загадочным, нежели китайские иероглифы, о чём он чистосердечно и поведал командиру БЧ–5. Механик решил объяснить товарищу на пальцах – всё было до банальности просто: допустим на первой ступени заряда мы дали ток 3000А в течение 2–х часов – следовательно аккумуляторной батарее мы дали 3000×2 = 6000 ампер–часов. По такой же схеме считаются ампер–часы на второй и третьей ступенях заряда. На четвёртой – немного сложнее. Там берётся ток первых и последних 30 минут четвёртой ступени и делится на 4, а остальное время разбивалось на 30 минут, токи, которые показывали амперметры, надо было просто разделить пополам и сложить. Далее все ампер–часы сложить и разделить на энное количество ампер–часов, соответствующему гарантированному режиму разряда АБ. Считать быстрее, нежели объяснять.

Например, на первой ступени мы дали 6000 ампер–час, на второй – 3000 ампер–час; на третьей – 2700  ампер–час, на четвёртой – 4900 ампер–час, в сумме получаем:

6000 + 3000 + 2700 + 4900 = 16600 ампер–час – ёмкость, которую мы дали АБ при заряде.

Далее 16600 : 17500 = 0,9486 УПЦ, где

17100 – ёмкость гарантированного режима разряда АБ.

Вывод – за заряд мы дали АБ 0,9486 УПЦ.

Чего сложного, казалось бы. Оказалось, что мозг товарища Владина не воспринял столь сложное объяснение. В это время к товарищу Пониковскому подошёл по какому–то делу механик с «Линка» – лодки–спасателя проекта 940 (ныне благополучно списанных за ненадобностью, а ведь как бы они пригодились при аварии «Комсомольца», «Курска», происшествии с «АС–…» на Камчатке). Вдвоём они начали разъяснять мичману механику расчёта УПЦ. Через час дообъяснялись до того, что разбили график на мелкие прямоугольнички и написали интегральную формулу, но товарищ мичман впал в ступор и отключился напрочь от восприятия сущности бытия. У него было такое состояние, о котором ныне продвинутая молодёжь, начинающая говорить с компьютером на «ты» раньше, нежели говорить, – «завис напрочь и никакая перезагрузка не поможет».

После такой лекции товарищ Пониковский разразился афоризмом: «Из любого старшины команды электриков всегда можно сделать водолаза, а вот из водолаза – старшину команды электриков – никогда».

По такой же схеме товарищ Владин С.С. изучал и устройство корабля, поэтому толку от него было «как с козла молока, хотя и вреда от него – никакого», ибо навредить ему никто не давал – жить–то хочется всем! Поэтому он и бегал по лодке, изображая кипучую деятельность…

Моряки сами перевели АРН на резервное,  отключили щит питания с берега и включили батарейные автоматы, после чего перевели питание АРН на основное и включили вентиляторы АБ. Таким же макаром было переведено питание всех основных механизмов – каких, писать не буду, пусть заокеанские товарищи поломают свои тыковки.

В 4–ом отсеке мотористы приготовили дизель к пуску и, получив разрешение с мостика, пустили его. Командир, пребывая в некоторой задумчивости на мостике, забыл оповестить швартовщиков о том, что дизель пускается, поэтому всю кормовую партию после открытия наружной захлопки газоотвода обдало тёмным и грязным от сажи потоком воды – в общем, всё было как всегда.  Через десять минут, в течение которых командир БЧ–5 изволил сладчайше вздремнуть, прислонившись головой к иллюминатору ограждения выдвижных устройств, была принята нагрузка на генератор и дизельная подводная лодка была готова отойти от пирса для выполнения  всех  подкинутых ей задач.

После этого митчелист пустил масляный насос и насос охлаждения линии вала и отрегулировал давление. Электрики приготовили гребные электродвигатели и, опять–таки, по команде бравого командира ПЛ с мостика, провернули их.

– Механик, не спи – замёрзнешь, – крикнул командир.

В ответ ни гу–гу.

– Мех, проснись, твою мать…

И этот вопль вопиющего в пустыне был злостно проигнорирован.

Командиру было лень спускаться в предбанник. Он наклонился и посмотрел внутрь. Объёмное тело механика было неподвижно, как Родосский колосс

– Меха–а–а–а–а–а–ник, блин, – от крика командира чайки дружно сорвались с насиженных мест и резко взмыли вверх, облегчая на лету свои желудки. Сверху закапало, резина рубки покрылось белыми отметинами, словно кто–то играл в пейнтбол белой краской, только при последней нет запаха, а тут резко запахло. Пятнышки отметили фуражку и новую тужурку командира, что привело его в неописуемое состояние возбуждения.

Что значит прослужить много и долго на флоте. Механик сквозь сон прочувствовал, что его телу сейчас будет нанесён некоторый урон, и он, не открывая глаз, приподнялся с откидушки и шагнул влево. В это время командир, кипящий от праведного гнева, спустился на 2 ступени вниз и резко выкинул вперёд правую ногу, считая, что габариты механика не позволят его ноге промахнуться.

Ан нет, фигушки… Всё было – и откидушка, и стенка ограждения рубки и маховое движение правой ногой, вот только тела механика не было. Дзвя–я–я–к… Стало больно, и яркие, мелкие звёздочки закружили вокруг Владимира Владимировича (не путать с …), и в ограждении рубки заметно посветлело. Ангел–Хранитель механика, так своевременно убравший тело своего подопечного с места, по которому пришёлся удар, быстро перекрестился и показал язык Ангелу–Хранителю командира, который сидел на правом плече своего подшефного, понуро опустив крылья. Вдобавок тёмная сущность, прилепившаяся к командиру, аж подпрыгнула от радости на левом плече и помахала рукой Ангелу–Хранителю механика.

Крики чаек перекрыл благий мат командира ПЛ. Механик в это время переместился немного вправо и на автопилоте начал перемещать ручку манипулятор вертикального руля. Это заняло минуты три. Далее механик развернулся и, не открывая глаз, бодренько доложил на мостик, что вертикальный руль провёрнут с мостика и замечаний нет. Это он так думал, что доложил, однако его мычание заглушали вопли командира ПЛ, потихоньку сходящие на нет.

С Божьей помощью корабль был готов к отходу….

 

– 3 –

Если вы думаете, что готовая лодка может вот так просто отойти от пирса – значит, на флоте вы никогда не служили. «Есть тормоз в русских селеньях», – так, перефразируя великого Некрасова, можно сказать о нашей оперативной службе. Есть такая должность на флоте – оперативный дежурный. По идее он должен руководить выполнением суточного плана, который пишется в недрах управления флота, согласовывается с начальниками управлений и служб и спускается вниз вплоть до начальника какого–нибудь захудалого военного совхоза. В нём (в плане) определяются все мероприятия, которые должны быть проведены на флоте за предстоящие сутки.

Треть этих планов занимают всякие там процессы, связанные с политико–моральным воспитанием личного состава – чтение политинформаций (для неграмотных), лекций (для ленивых читать) и так далее. Далее углубляться не буду – а то наши заокеанские партнёры всё поймут и будет атас. Это сейчас они там тыковки свои ломают над загадочной русской душой и войну не начинают по одной–единственной причине – не могут предсказать наши ответные мероприятия. Ещё не всех наших программистов они перетянули себе, поэтому их компьютеры и не могут спрогнозировать поведение нашего командира, крепко отметившего вчера листок календаря, отмеченного красной краской, и сегодня мучающегося только над одним вопросом – где бы взять 100 грамм, а над остальными вопросами и думать нечего – дал в рыло, и всё покатится по наезженной дороге… Жуть какая–то…

Командир крикнул вниз радистам, чтобы доложили оперативному, что ПЛ готова к отходу. Приказание было выполнено. В эфире наступила тишина. После положенных минут ожидания радисты повторили свой запрос. Реакция – та же. Командир на мостике начал проявлять нетерпение. В рубке связистов эфир накалился. Через очередных десять минут снова было запрошено «добро» на отход, но эффекта опять никакого. Выждав определённые инструкциями, методиками и директивами минуты, радисты радостно сообщили командиру, что «добра» из эбсент, то есть нет. Командир возмутился, однако, минуту поразмыслив, пришёл к мудрому решению:

 – Радист, рули к оперативному бегом, запрашивай вручную.

Бежать было не очень далеко – радист добежал минут за 10, получил «добро» и ещё через 10 минут вернулся, запыханный.

– Тащ, у них там связь отключилась, «добро» получено…

– Отдать задний, мотор товсь назад.

Мичман Метельников принял эту команду с мостика и продублировал её по «Лиственнице» и машинным телеграфом. В пятом тело Александра Валентиновича, услышав звук ревуна и увидев моргание красного плафона, означающее, что машинный телеграф изменил своё состояние, подскочило с любимого кресла и направилось к станции управления ГГЭДа. Долго телу идти не пришлось. Для того, чтобы привести станцию в готовность необходимо было выполнить следующие мероприятия: для начала включить якорные автоматы, для чего рычаг, расположенный внизу станции, надо поднять вверх. Далее – пустить масляный насос линии вала, с тем, чтобы на подшипники пошло масло и датчик давления масла разрешил включить цепи управления станцией. После этого собрать готовность схемы, чтобы включился возбудитель, а уже потом в зависимости от того – куда на машинном телеграфе показано «Товсь» – «вперёд» или «назад» переключить рычаг реверсивного переключателя, расположенный выше рычага  включения якорных автоматов, в соответствующее положение. Долго писать – зато быстро делать. Как правило, левой ногой подцепляется рукоятка рычага якорных автоматов, оттягивается чуть–чуть на себя, чтобы защёлка вышла из зацепления со стопором, и резким движением ноги поднимается рычаг вверх до упора. Раздаётся довольно громкий щелчок – якорные автоматы включились. Далее опускается стопа ноги вниз и освобождённая рукоятка досылает защёлку в верхний стопор, а освободившаяся нога, если машинный телеграф стоит в положении «Товсь вперёд», уже при движении вверх согнутая в колене, коленом же и передвигает рычаг реверсивного переключателя вверх до щелчка. Если же машинный телеграф стоит в положении «Товсь назад» – левая нога опускается на паёлину, а колено правой ноги, поднятое вверх, толкает рычаг реверсивного переключателя вверх. Просто, как барабанные палочки.

Александр Валентинович так и сделал. Всё отличие от вышеперечисленного заключалось в том, что левая стопа старлея никак не хотела входить в зацепление с рукояткой рычага якорных автоматов и всё время проскальзывала мимо. Наконец, командиру отделения это надоело и он, подцепив своей правой ногой рукоятку, включил якорные автоматы. Тем временем митчелист снова проверил в работе масляный насос и ещё раз отрегулировал давление на насосе, ГУПе (главном упорном подшипнике) и РУПах (резервные упорные подшипники), о чём и доложил командиру отделения электриков и командиру отделения мотористов.

В это время командир отделения электриков включил в работу возбудитель, который тихонько загудел и приготовился выдать положенные амперы в обмотку возбуждения главного гребного. Александр Валентинович боковым зрением увидел, что лампочка готовности цепей щита загорелась, и вознамерился включить реверсивный переключатель. Дело с включением оного обстояло не лучше, чем с включателем якорных автоматов. Колено левой ноги почему–то упорно не хотело цепляться за рукоятку реверсивного переключателя. 

Командир отделения с интересом понаблюдал за возвратно–поступательными движениями левого колена старшего лейтенанта, который с упорством маньяка пытался произвести перемещение рукоятки, но колено никак не хотело достигать положенной высоты. Лбом Александр Валентинович упёрся в панель КИП (контрольно–измерительные приборы), глаза его были закрыты, поэтому он не видел, что колено не поднимается на необходимый уровень, но мозг его, хоть и одурманенный порцией алкоголя, которую он влил в себя с благословения механика для улучшения своего состояния, не слышал щелчка, а поэтому и продолжал посылать сигналы левой ноге на её сокращение.

Командиру отделения это надоело и он самостоятельно перевёл рычаг переключателя в положение «Товсь назад». Мозг командира ЭТГ услышал щелчок и перестал выдавать команду на сокращение мышц левой ноги, в связи с чем последняя опустилась на поёлину  и  тело  старлея  замерло в неподвижности.

Командир отделения электриков доложил в центральный:

– Выполнено в пятом товсь назад…

На мостике этой команде обрадовались. После того как командир принял доклад от носовой швартовой партии, что кормовой убран и подводный корабль с пирсом более ничего не связывает, он сказал вниз:

– Левый назад…

Вольдемар (как его частенько называл механик) Метельников перевёл на щитке управления АРДК переключатель левого АРДК влево и, так как в шестом все бойцы были трезвые, то команда была моментально выполнена. Корабль слегка задрожал, и на мостике увидели, что корма лодки начала отодвигаться от пирса. После того, как зазор достиг метров двух, командир рявкнул в эмэлку:

– Мотор назад малый…

В. Метельников перевёл рукоятку машинного телеграфа в соответствующее положение и в пятом опять зазвенел ревун и заморгал красный плафон, закреплённый рядом с машинным телеграфом.

Для того, чтобы ГГЭД начал вращаться необходимо сделать следующие мероприятия: проверить положение шунтового регулятора (он должен стоять на максимальном возбуждении – чтобы обороты ГГЭДа были минимальными, то есть чтобы пусковые токи были также минимальными), повернуть штурвал ходового переключателя вправо градусов на 45 (в положение «Пуск I»), выждать 2÷3 секунды (для того, чтобы ГГЭД начал набирать обороты), а затем резко довернуть штурвал ещё градусов на 45 (до упора), после чего медленным вращением штурвала шунтового регулятора вывести частоту вращения ГГЭДа на заданные обороты.

Командир ЭТГ, не открывая глаз и навалившись всем телом на штурвал ходового переключателя, попытался повернуть его, но у него ничего не получилось. Веса тела не хватало. Бравый командир отделения, подхватив штурвал ходового переключателя с противоположной стороны, слегка приложил усилие – и о чудо – штурвал повернулся. Стрелки на амперметрах сдвинулись с места, ГГЭД начал потихоньку набирать обороты. Тело старшего лейтенанта висело на штурвале и глаз не открывало. Командир отделения выждал положенный секунды и ещё раз дёрнул штурвал ходового переключателя. Тот повернулся на положенное место, зафиксировался и ГГЭД начал уверенно вращаться на минимальных оборотах.

Тело Александра Валентиновича не захотела пребывать в положении буквы «Г» и ничем не нарушило закон всемирного тяготения – в то время как раздался щелчок фиксатора ходового переключателя в положении «Ход I» – продолжило (тело, ессно) своё движение по круговой и с лёгким шумом рухнуло на паёлу, причём руки командира ЭТГ так и остались вцепленными в штурвал. Командир отделения электриков быстренько перескочил через упавшее тело своего начальника и, медленно вращая маховик шунтового регулятора, выставил заданное число оборотов ГГЭДа, после чего переключил машинный телеграф в положение «Малый назад».

После этого он вместе с трюмным–компрессорщиком, приложив известные усилия, оторвал руки Кочарова от штурвала ходового переключателя, подняли его тело и усадили в кресло.

– Винт забрал, – прогорланил командир кормовой швартовой партии, и лодка начала движение по заданному маршруту, описывать который не имеет надобности. Отметим только, что последующие переключения ГГЭДа при изменении режима движения корабля производились в абсолютно той же последовательности, что и при отходе от пирса – бравый командир ЭТГ, сияя на весь отсек свой красной от усердия лысиной, порывался произвести необходимые переключения, но… уставший организм подводил его, и всё заканчивалось падением тела командира ЭТГ на паёлину, подъёмом этого тела доблестными бойцами пятого отсека и усаживанием оного в кресло.

Необходимо отметить, что за время перехода нога у командира болеть перестала, механик, у которого один глаз со стороны флюса открываться не желал, а второй бодро обозревал ограждение рубки и её окрестности, исправно передвигал манипулятор вертикального руля в соответствии с выдаваемыми командиром приказаниями, старшина команды машинистов–трюмных в центральном не заснул, короче – корабль своевременно и без аварий прибыл в заданное место – а именно в бухту Голдобин, где находились флотские склады ГСМ, и где кораблю предстояло заправиться по самую макушку, дабы приготовиться к последующему переходу на Камчатку.

 

– 4 –

– Отбой моторам, отбой АРДК, дизель – стоп, боевая готовность №–2 надводная, 2–ой боевой смене заступить, отвалить рули до команды стоп, команде мотористов приготовиться к приёму топлива, – скомандовал командир вниз и, спускаясь с мостика, окликнул механика:

– Мех, иди ищи кладовщика и готовь топливную систему к приёму топлива.

Тело механика мотнуло головой сверху вниз, что означало принятие ценного указания командира, развернусь на 180, обогнуло откинутую сидушку и начал медленно перемещаться в пространстве, имея конечной целью выход на пирс.

Вольдемар Метельников, получив команду сверху, бодро её, продублировал по кораблю и сообщил в 1–ый отсек:

– Прочь от исполнителей, отваливаются СГР до команды стоп.

СГР – это средние горизонтальные рули, расположенные в носу подводной лодки. На торпедной палубе никого не было, поэтому команда растворилась в отсеке, не взволновав никого и не вызвав никаких телодвижений. Бравый потомок кубанских казаков поднялся с любимого кресла механика и переместился к пульту управления рулями. Дотянувшись до переключателя СГР он повернул флажок влево на 90 градусов, вследствие чего вначале отвалились щиты СГР, а затем и сами СГР. Так как с мостика никто «Стоп» не крикнул, рули отвалились до конца и встали на стопор, после сего щиты СГР закрылись. Метельников облегчённо вздохнул, уселся снова в кресло механика и доложил наверх, что рули отвалены и замечаний нет.

Командир в ответ щёлкнул пипкой на динамике, перевалился через борт ограждения рубки и проверил фактическую отвалку рулей. Вопросов не было – рули торчали в носу под прямым углом к лёгкому корпусу. В это время на корпусе показалась фигура механика с оттопыренной щекой. Фигура  прошествовала  по  правому борту корабля, кое – как переползла на перо руля, после чего

спрыгнула на пирс. Командир с облегчением вздохнул и скомандовал вниз:

– Вахтенного офицера на мостик.

Так как из офицеров на корабле кроме вышеназванных тел никого не было, то штурманёнок, будучи дежурным по кораблю, бодро взбежал на мостик и подставил своё лицо под освежающий ветерок. Служба покатилась по наезженной колее.

Мотористы остановили дизель, после чего провернули его воздухом и вручную, командир отделения электриков, аккуратно обойдя тело старшего лейтенанта Кочарова, остановил возбудитель и отключил якорные автоматы станции ГГЭД. Митчелист остановил масляный насос, после чего открыл кингстоны приёма–расхода топлива и замещения ТБЦ (топливно–балластной цистерны) и убыл в четвёртый отсек.

Метельников собрал доклады из отсеков и доложил на мостик, что гребные в ноле, дизель на стопе, АБ вентилируется как ей и положено и личный состав 2–ой боевой смены заступил и бдит, не смыкая глаз, а мотористы готовят топливную систему и систему замещения к приёму топлива. Штурманёнок принял доклад, доложил командиру, что всё выполнено, и получив «добро» от командира, дал команду «подвахтенным от мест отойти».

А тем временем тело механика передвигалось в пространстве по пирсу. Навстречу ему тётя лет пятидесяти, облачённая в воспетый во многих стихах и поэмах совдеповский ватник, но без треуха, но в кирзовых сапогах. Увидев композицию «механик на переходе» (по боевому номеру на робе командира БЧ–5), она спросила:

– С лодки?

Получив утвердительный кивок, она покачала головой:

– Эк тебя раздуло–то, милый. Анальгинчику дать?

Добрые раньше были советские люди – никогда не бросали своих в беде. Это сейчас можно лежать на тротуаре, потеряв сознание от боли, и все будут проходить мимо, в лучшем случая сетуя на то – как много спившихся тут под ногами валяется, или стоять до опупения на обочине с поднятой рукой, надеясь, что вас подвезут, – а ведь раньше можно было и не голосовать – люди останавливались и спрашивали – не надо ли чем помочь или подвести и практически всегда отказывались от денег, которые подвезённый им и предлагал. Да–а–а, было раньше время, но как говаривал

один мой бывший начальник – раньше мамонты бегали и где они теперь?

Анальгину механику было не надо. Он помотал из стороны в сторону головой и махнул рукой. Затее, преодолевая нежелание своей челюсти двигаться, просипел:

– Куда подключаться будем и куда сливать воду будем…

Тётя была опытной и правильно разобрала словесные потуги Станислава  Семёновича.  Махнув рукой, она повела его к каменному колодцу, из которого торчало две пипки,  одна  выкрашенная в коричневый, а вторая – в зелёный цвет. Всё стало ясно. В это время на корпусе подводной лодки появилась ватага добрых молодцев, вооружённых ключами. Огнетушителями, кандейками и прочим необходимым имуществом. Сзади бодро шагал не добитый Троцким кубанский казак с вахтенным журналом центрального поста в руке. Командир отделения мотористов отделился от ватаги и подбежал к механику. Механик ткнул пальцем в коричневую пипку, торчащую из бетонного колодца, и сказал:

– Топливо.

Затем указал на вторую и добавил:

– Замещение. Подсоединитесь – доклад мне.

Чем хороша военная служба, если она поставлена как положено, – это тем, что не надо много говорить. Всё отработано и все знают – что они должны делать. Командир отделения понял мычание механика как следует, кивнул головой в знак того, что он всё понял, и побежал к своим нукерам. Там он быстро объяснил каждому прядок действий и работа закипела.

Механик обратил свой взор на штурманёнка, и когда увидел, что тот смотрит на него, помахал в воздухе рукой, изображая вид, что он пишет. Вахтенный офицер догадался, что механик хочет, как говорил товарищ Жванецкий, писать и умереть на сундуке с рукописями, дал команду вниз, на которую снизу ответили, что Метельников уже журнал вынес.

Владимир Сергеевич на шенкелях подлетел к Станиславу Семёновичу,  протянул ему журнал с ручкой и повернулся спиной, сел на бетонный колодец так, чтобы меху было удобно писать у него на спине. Тот не преминул воспользоваться этим и вскоре чистая страница в вахтенном журнале покрылась письменами механика, гласящими о том, что он лично проинструктировал всех и вся, лично проверил всё и вся на предмет обеспечения взрывопожаробезопасности, указал фамилии всех, кого он проинструктировал, указал все режимы вентилирования АБ и содержания ЭЭСПЛ, поставил свою роспись и указал, что кроме него тоже самое сделал и командир ПЛ.

Если вы, товарищи, думаете, что механик всё это написал, но ничего не сделал – тут вы не павы. В голову Станислава Семёновича с младых лет было вбито: написал, но не сделал – плохой проступок, но сделал, а не записал – преступление. Поэтому, отдав журнал Метельникову и указав ему на место для росписи командира, он повернулся к тёте и просипел ей:

– Будем готовы – куда звонить?

Она ответила и убыла с пирса. Станислав Семёнович посмотрел её вслед и, медленно повернувшись, посмотрел на корпус. Там ухари в ватничках уже заканчивали установку «гусаков» на приём топлива и отдачу замещения, растянули топливный шланг и, во всю рудую ключами, подключали шланги к гусакам. Пониковский, увидев что всё идёт путём, с грехом пополам взгромоздился на перо руля и прошёл на лёгкий корпус «потаённого судна». Не задерживаясь наверху он спустился вниз и… дальше писать не буду – он просто выполнял свои обязанности, поэтому для читателей это не интересно. Пройдя в пятый отсек с целью проверки открытия кингстонов и клапанов он увидел мирно похрапывающего стоящего и уперевшегося своей лысиной в станцию ГГЭДа Александра Валентиновича.

Старший лейтенант был разбужен без промедления, ибо это было наглостью – начальник вкалывает, а подчинённый спит. Станислав Семёнович показал руками подчинённому – что он с ним, голубем ясным, сделает опосля всего. Далее командир БЧ–5 спустился в трюм… и началась работа по подготовке корабля к приёму топлива. Когда он поднялся наверх – командира ЭТГ в отсеке уже не было.

Долго ли, коротко ли – но корабль к приёму топлива был приготовлен – шланги закреплены надёжно к гусакам, вахтенные проинструктированы и расписались во всевозможных журналах, огнетушители стояли там, где им и предписывалось стоять в соответствии с РОЖ–РК (Руководство по обеспечению живучести ремонтирующегося корабля) и другими руководящими документами, кандейки были наполнены водой (часть) и песком (оставшаяся часть) и выставлены там, где и положено, куча обрезов стояла под соединениями, ГОН был проверен в работе на пожарный рожок, была объявлена «Учебная тревога» для повышения боевой готовности, механик с командиром ещё раз пролезли по всему кораблю и осмотрели и проинструктировали, после чего механик подошёл к корабельному телефону, который радисты уже подключили к берегу.

Был набран номер телефона и тётя в телогреечке ответила. Механик промычал, что боевой корабль доблестных Военно–Морских сил Российской Федерации готов к приёму топлива и можно давать начальное давление для проверки герметичности соединений. После того, как тётя промурлыкала в трубку изобретения товарища Белли, что пусть смотрят – даётся давление, механик убыл в четвёртый и поставил перед манометром системы замещения бойца с журналом и эмэлкой и, ни слова не говоря, показал руками бойцу – что с ним будет, если тот будет плохо нести службу, после чего с чувством исполненного долга убыл из отсека.

Сам приём топлива описывать смысла нет – снаружи, то есть со склада топливо под давлением подаётся на корабль, там по системе трубопроводов оно попадает в цистерну, выдавливает воду замещения, которая и, радостно журча, по системе замещения покидает корабль. Как только из трубы вместо воды начинает бежать грязно–жёлто–белая пенная жидкость – всё, пошла «эмульсия» (смесь воды с топливом), что говорит о том, что цистерна заполнена топливом под самую пробку.

За время приёма топлива челюсть механика начла отходить от наркоза, но повторять эксперименты с влитием обезболивающего внутрь он не решился. Для того, чтобы как–то унять ноющую боль он крепко обвязал свою челюсть полотенцем и так и ходил, пугая всех. Александр Валентинович тем временем пропал на просторах склада и через часа полтора показался перед лодкой с каким–то ящиком под мышкой. Механику в это время было не до него, поэтому он был очень удивлён, когда к нему подбежал боец и сказал, что его вызывает наверх Кочаров.

Станислав Семёнович, ругаясь про себя, поднялся наверх, и перед его взором предстала следующая картина: старший лейтенант, уже красный не только сверху, но, как подумалось механику, и в остальных частях тела, широко улыбаясь стоял перед лодкой с открытым картонным ящиком, заполненным чем–то белым. Увидев своего непосредственного начальника, старлей улыбнулся ещё шире и прогорланил:

Семёныч, я тут по случаю вяленых кальмаров достал – угощайся, вкусно…

Ответ механика приводить не буду, ибо даже бумага не всё терпит, но слова у Станислава Семёновича, как на зло, вылетали чётко, округло и ясно, и всем стало вокруг понятно – какая это сволочь подчинённый у старого, больного, можно сказать даже умирающего командира БЧ–5, который, несмотря на … и прочая и прочая, отдаёт все свои угасающие силы на обеспечение боеготовности и прочая и прочая…, а это рыло…

Моряки слушали, улыбаясь, Ниагару словосочетаний и выражений, доносящихся от механика в адрес своего командира ЭТГ, что, однако, не помешало им подходить к ящику, брать по щупальцу (а то и по нескольку) и отходить, энергично работая челюстями, что ещё более приводило механика в ярость, так как насладиться вкусом содержимого столь любезно добытого своим подчинённым деликатеса он не мог…

В это время на пирсе показалась телогреечка, обёрнутая вокруг тёти. Механик тут же прекратил словоизвержение и подошёл к ней. Были согласованы вопросы обеспечения окончания заправки, сравнения и согласования объёмов поданного топлива и тэ дэ и тэ пэ. Служба катилась, Солнце медленно передвигалось по небосклону, а челюсть Станислава Семёновича начинала болеть всё сильнее и сильнее…

 

– 5 –

Вставало Солнце, и вся природа радостно пробуждалась от ночной спячки. Весело чирикали птички, чаек видно не было, воздух дрожал от нетерпения окунуться в лучи нашего светила. Двухшереножный строй подводников замер на пирсе, обращённый лицом к своему «потаённому судну». Минутная стрелка медленно, но неотвратимо приближалась к цифре «12», толкая часовую с цифре «8». Близился решающий миг военно–морской службы – подъём Флага. Это на нашем флоте святое. Пропустить подъём Флага – себя не уважать. И так было в те описываемые мною года. Это сейчас некоторые механики позволяют себе опоздать на ритуал подъёма Флага, мотивируя тем, что жена на сессии, а дитё кормить надо, после чего командование стоит и чешет тыковку – а не пора ли вышеозначенному «кормящему папе» в вещевой аттестат вписывать бюстгальтер и  ежемесячно  в  определённые  дни,  столь  разрекламированные по телевизору, смягчать режим его

Картина дня

наверх