На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Славянская доктрина

6 443 подписчика

Свежие комментарии

  • Юрий Ильинов
    В Таджикистане задержали девять человек за связь с террористами из «Крокуса» МОСКВА, 29 мар — РИА Новости. Девять жит...О националистах, ...
  • Юрий Ильинов
    Отфильтровaлa жeстко круг общeния, Кaк бaбушкa сквозь мaрлю молоко. И появилось в сeрдцe ощущeниe, Что мнe тeпeрь спо...Операция «Ликвида...
  • Юрий Ильинов
    Собственно, никаких доказательств того, что тут действительно замешан ИГИЛ (которой, если вообще еще существует, вряд...О националистах, ...

ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ ТЕТРАДЬ 26 АПРЕЛЯ 1986 ГОДА (ПРОДОЛЖЕНИЕ 2)

Свидетельствует В. Н. Шишкин:
«Общее впечатление, что все главные ответственные:
Брюханов, Фомин, Мешков, Кулов и другие — преуменьшают случившееся, степень опасности...
Далее докладывал первый секретарь Припятского горкома партии А. С. Гаманюк. В момент аварии он находился в медсанчасти на обследовании, но утром 26 апреля, узнав о случившемся, покинул больничную койку и вышел на работу.
— Анатолий Иванович, — сказал Гаманюк, обращаясь к Майорцу, — несмотря на сложную и даже тяжелую ситуацию на аварийном блоке, обстановка в городе Припяти деловая и спокойная. Никакой паники и беспорядков. Обычная нормальная жизнь выходного дня. Дети играют на улицах, проходят спортивные соревнования, идут занятия в школах. Даже свадьбы справляют. Сегодня вот справили шестнадцать комсомольско-молодежных свадеб. Кривотолки и разглагольствования пресекаем. На аварийном блоке есть пострадавшие. Двое эксплуатационников: Валерий Ходемчук и Владимир Шашенок погибли. Двенадцать человек доставлены в медсанчасть в тяжелом состоянии. Еще сорок человек, менее тяжелых, госпитализированы позднее. Пострадавшие продолжают поступать. Директор АЭС Брюханов ежечасно дает сводки в Киев и нам, что радиационная обстановка в пределах нормы, так что ждем указаний высокой комиссии...
Затем докладывал Геннадий Васильевич Бердов — высокий, седовласый, спокойный генерал-майор МВД, заместитель министра внутренних дел УССР. Он прибыл в Припять в пять утра 26 апреля в новом, недавно сшитом мундире. Золотые погоны, мозаика орденских планок, значок заслуженного работника МВД СССР. Но мундир его, седые волосы были уже страшно грязными, радиоактивными, поскольку генерал провел все утренние часы рядом с АЭС. Радиоактивными теперь были волосы и одежда у всех присутствующих, в том числе и у министра Майорца. Радиация, как и смерть, не разбирает, кто ты — министр или простой смертный. Накрывает и пронизывает всех, кто попадет „под руку“. Но никто из присутствующих тем не менее не знал об этом. Приборов дозконтроля и защитных средств никому не выдавали. Ведь Брюханов докладывал, что радиационная обстановка нормальная. А раз все нормально, зачем тогда защита и приборы?
— Анатолий Иванович, — докладывал генерал Бердов. — В пять утра я уже был в районе аварийного энергоблока. Наряды милиции буквально приняли эстафету у пожарных. Они перекрыли все дороги к АЭС и поселку. Ведь окрестности станции очень живописные, и люди по выходным дням любят бывать здесь. А сегодня выходной. Но места отдыха стали теперь опасной зоной, хотя товарищ Брюханов и говорит нам, что радиационная обстановка нормальная. Милицейские наряды по моему приказу закрыли к ним подступы, особенно к местам рыбалки на водохранилище пруда-охладителя, подводящего и отводящего каналов. (Тут надо заметить, что генерал Бердов, догадываясь об опасности, не представлял, какова она на самом деле, каков лик и образ „врага“, как на него нападать и чем защищаться. Поэтому его милиционеры оказались без дозиметров и средств индивидуальной защиты и все до одного переоблучились. Но инстинктивно они действовали правильно — резко сократили доступ в предполагаемую опасную зону. — Г. М.)
В Припятском отделении милиции сформирован и действует оперативный штаб. На помощь прибыли сотрудники Полесского, Иванковского и Чернобыльского райотделов. К семи утра в район аварии прибыли более тысячи сотрудников МВД. Задействованы усиленные наряды транспортной милиции на железнодорожной станции Янов. Здесь к моменту взрыва находились составы с ценнейшим оборудованием, по расписанию приходили и приходят пассажирские поезда, локомотивные бригады и пассажиры которых ничего о случившемся не знают. Сейчас лето, открытые окна вагонов. Железная дорога проходит, вы знаете, в пятистах метрах от аварийного блока. Радиация, я думаю, достигает вагонов. Надо закрывать движение поездов... (Хочется еще раз похвалить генерала Бердова. Из всех собравшихся государственных мужей он первый правильно оценил обстановку, хотя не владел специальными знаниями в атомной технике. — Г. М.) Постовую службу везде несут не только сержанты и старшины, но и полковники милиции. Лично проверяю посты в опасной зоне. Никто не покинул свой пост, не было ни одного отказа от несения службы. Проведена большая работа в автохозяйствах Киева. На случай эвакуации населения тысяча сто автобусов подогнаны к Чернобылю и ждут указаний Правительственной комиссии...
— Что вы мне все про эвакуацию рассказываете?! — взорвался министр Майорец. — Паники захотели? Надо остановить реактор, и все прекратится. Радиация придет в норму. Что с реактором, товарищ Шашарин?
— Реактор в „йодной яме“, Анатолий Иванович, — ответил Шашарин, — операторы, по данным Фомина и Брюханова, заглушили его, нажав кнопку „АЗ“ пятого рода. Так что реактор надежно заглушен...
Шашарин вправе был говорить так, ибо не знал подлинного состояния реактора. Он ведь еще не поднимался в воздух.
— А где операторы? Их можно пригласить? — настаивал министр.
— Операторы в медсанчасти, Анатолий Иванович... В очень тяжелом состоянии...
— Я предлагал эвакуацию еще рано утром, — глухо сказал Брюханов. — Запрашивал Москву, товарища Драча. Но мне сказали, чтобы до приезда Щербины ничего в этом направлении не предпринимать. И не допускать паники...
— Кто осматривал реактор? — спросил Майорец. — В каком он сейчас состоянии?
— Осмотр реактора с вертолета производили Прушинский и представитель главного конструктора аппарата Полушкин. Сделаны снимки. Товарищи вот-вот должны подойти...
— Что скажет гражданская оборона? — спросил Майорец.
Встал С. С. Воробьев (тот самый начальник штаба гражданской обороны АЭС, который в первые два часа после взрыва с помощью единственного радиометра со шкалой 250 рентген определил опасную степень радиации и доложил Брюханову. Реакция Брюханова читателю известна. Однако следует дополнить, что Воробьев продублировал ночью сигнал тревоги в Штаб гражданской обороны Украинской республики, что достойно всяческой похвалы. — Г. М.). Он сказал, что имеющийся у него прибор фиксирует высокие радиационные поля. На диапазоне 250 рентген зашкал в районах завала, машинного зала, центрального зала и в других местах вокруг блока и внутри.
— Нужна срочная эвакуация, Анатолий Иванович, — заключил Воробьев.
— Не усугубляй, — шикнул на подчиненного Брюханов.
Встал представитель 3-го Главного управления при Минздраве СССР В. Д. Туровский.
— Анатолий Иванович, необходима срочная эвакуация. То, что мы увидели в медсанчасти... Я имею в виду осмотр больных... Они в тяжелом состоянии, дозы, ими полученные по первым поверхностным оценкам, в три-пять раз превышают летальные. Тяжелейшее внешнее и внутреннее облучение. Этот буро-коричневый ядерный загар... Бесспорна диффузия радиоактивности на большие расстояния от энергоблока...
— А если вы ошибаетесь? — сдерживая недовольство, спросил Майорец, внешне всегда приглаженный и заторможенный. — Разберемся в обстановке и примем правильное решение. Но я против эвакуации. Опасность явно преувеличивается...
Совещание прервало свою работу. Был объявлен перерыв. Министр и Шашарин вышли в коридор покурить...»

Свидетельствует главный инженер В ПО Союзатоэнерго Б. Я. Прушинский:
«Когда мы вернулись с Костей Полушкиным в горком КПСС Припяти, Шашарин и Майорец стояли в коридоре и курили. Мы подошли и прямо там, в коридоре, состоялся доклад министру о результатах осмотра 4-го блока с воздуха.
Первым нас увидел Шашарин и крикнул:
— Вот кстати, Прушинский и Полушкин!
Мы подошли.
— Доложите, что увидели с вертолета.
Сильно затягиваясь, в клубах дыма, и без того щупленький и казавшийся на заседаниях коллегий каким-то игрушечным по сравнению с тяжеловесами типа замминистра А. Н. Семенова, Шашарин сейчас еще больше осунулся, побледнел, обычно приглаженные каштановые волосы теперь торчали перьями во все стороны. Бледно-голубые глаза за огромными стеклами импортных очков смотрели затравленно, не мигая. И все мы были в это время затравленные и убитые. Пожалуй что, кроме Майорца. Он, как всегда, аккуратный, с ровненьким розовым картинным пробором, выглядел эдаким округлым, как обычно, с ничего не выражающим лицом. А, может, просто ничего не понимал. Скорее, так оно и было.
— Анатолий Иванович! — бодро начал я. — Мы вот с Константином Константиновичем Полушкиным осмотрели 4-й блок с воздуха. С высоты 250 метров. Блок разрушен... То есть разрушена главным образом монолитная часть реакторного отделения: помещения главных циркуляционных насосов, барабан-сепараторные, центральный зал. Верхняя биозащита реактора раскалена до ярко-вишневого цвета и лежит наклонно на шахте реактора. На ней хорошо видны обрывки коммуникаций КЦТК (контроля целостности технологических каналов) и охлаждения СУЗ (системы управления защитой). Везде: на крыше блока „В“, машзала, деаэраторной этажерки, на асфальте вокруг блока и даже на территории распредустройств 330 и 750 киловольт разбросаны графит и обломки топливных сборок. Можно предположить, что реактор разрушен. Охлаждение не эффективно...
— Аппарату крышка, — сказал Полушкин.
— Что вы предлагаете? — спросил Майорец.
— А черт его знает, сразу не сообразишь. В реакторе горит графит. Надо тушить. Это перво-наперво... А как, чем... Надо думать...
Все вошли в кабинет Гаманюка. Правительственная комиссия продолжила работу. Шашарин доложил совавшимся идею создания рабочих групп. Когда речь коснулась восстановительных работ, представитель Генпроектанта с места выкрикнул:
— Надо не восстанавливать, а захоранивать.
— Не разводите дискуссии, товарищ Конвиз! — прервал его Майорец. — Названным группам приступить к работе и в течение часа подготовить мероприятия для доклада Щербине. Он через час-два должен подъехать...»

Свидетельствует Г. А. Шашарин:
«Потом мы поднимались на вертолете в воздух с Марьиным и зампредом Госатомэнергонадзора членом-корреспондентом АН СССР В. А. Сидоренко. Зависали над блоком на высоте 250—300 метров. У пилота был, кажется, дозиметр. Хотя, нет — радиометр. На этой высоте „светило“ рентген триста в час. Верхняя плита была раскалена до ярко-желтого цвета, против ярко-вишневого, доложенного Прушинским. Значит, температура в реакторе росла. Плита биозащиты лежала на шахте не так наклонно, как потом, когда бросали мешки с песком. Грузом ее развернуло... Здесь уж мне стало ясно окончательно, что реактор разрушен. Сидоренко предложил бросить в реактор тонн сорок свинца, чтобы уменьшить излучение. Я категорически воспротивился. Такой вес, да с высоты двести метров — огромная динамическая нагрузка. Пробьет дыру насквозь, до самого бассейна-барбатера, и вся расплавленная активная зона вытечет вниз, в воду бассейна. Тогда надо будет бежать, куда глаза глядят...
Когда приехал Щербина, я зашел к нему отдельно, до совещания, доложил ситуацию и сказал, что надо немедленно эвакуировать город. Он сдержанно ответил, что это может вызвать панику. И что паника еще страшнее радиации...»

К этому времени, примерно к девятнадцати часам, кончились все запасы воды на АЭС, насосы, с таким трудом запущенные переоблучившимися электриками, остановились. Вся вода, как я уже говорил раньше, попала не в реактор, а на низовые отметки, затопив электропомещения всех блоков. Радиоактивность везде стремительно растет, разрушенный реактор продолжает изрыгать из своего раскаленного жерла миллионы кюри радиоактивности. В воздухе весь спектр радиоактивных изотопов, в том числе плутоний, америций, кюрий. Все эти изотопы инкорпорировали (проникли внутрь) в организмы людей, как работающих на АЭС, так и жителей Припяти. В течение 26 и 27 апреля, вплоть до эвакуации, продолжалось накопление радионуклидов в организмах людей, а кроме того, они подвергались внешнему гамма- и бета-облучению...

Картина дня

наверх