Милдред вернулась в следующую субботу, и первый вечер Филип провёл с ней вдвоём. Он купил билеты в театр, а за обедом они выпили шампанского. Впервые за долгое время Милдред вышла в Лондоне на люди и от всего получала самое неподдельное удовольствие. Она прижалась к Филипу, когда они ехали из театра домой – в комнату, которую он снял для неё в Пимлико.
– Можно подумать, что ты и в самом деле рада меня видеть, – сказал он.
Она не ответила, но тихонько пожала ему руку. Проявления нежности были для неё так необычны, что Филип сидел как заворожённый.
– Я пригласил Гриффитса завтра с нами пообедать, – сказал он.
– Вот и хорошо. Я давно хотела с ним познакомиться.
В воскресенье вечером все увеселительные места были закрыты, и Филип боялся, что она соскучится, если пробудет целый день наедине с ним. Гриффитс – человек весёлый, он им поможет скоротать вечер, а Филип любил их обоих, ему хотелось, чтобы они познакомились и понравились друг другу. Прощаясь с Милдред, он сказал:
– Осталось до отъезда всего шесть дней!
Они сговорились, что в воскресенье поужинают на галерее в «Романо» – кормили там отлично, и вид у ресторана был такой, будто стоит там все втридорога. Филип с Милдред пришли первые и стали дожидаться Гриффитса.
– Вот неаккуратный, чёрт! – сказал Филип. – Наверно, признаётся в любви одной из своих бесчисленных пассий.
Но вот появился Гриффитс. Он был красивый парень – высокий, стройный, с хорошо посаженной головой, что придавало ему победоносный вид; его кудрявые волосы, дерзкие, но ласковые синие глаза и яркий рот не могли не нравиться. Филип заметил, что Милдред поглядела на его друга благосклонно, и почувствовал какое-то непонятное удовлетворение. Гриффитс улыбнулся им обоим.
– Я так много о вас слышал, – сказал он Милдред, пожимая ей руку.
– Наверно, меньше, чем я слышала о вас.
– Но зато ты не слышала о нём ничего лестного, – сказал Филип.
– Воображаю, в каком он представил меня свете!
Гриффитс захохотал, и Филип заметил, что Милдред обратила внимание на его ровные белые зубы и обаятельную улыбку.
– Да вы уж вроде как старые друзья, – сказал Филип. – Я и в самом деле столько рассказывал вам друг о друге.
Гриффитс был в радужном настроении: он выдержал последние экзамены, получил диплом и только что был принят ординатором в одну из больниц северного Лондона. Ему надо было приступить к работе в начале мая, а пока он собирался съездить домой отдохнуть; это была его последняя неделя в Лондоне, и он намеревался повеселиться вволю. Он сразу же стал болтать забавную чепуху, что всегда восхищало Филипа, потому что сам он был на это не способен. В том, что Гриффитс говорил, не было ничего интересного, но живость придавала его болтовне какое-то остроумие. Он словно излучал жизненную силу, которая покоряла всех, кто с ним сталкивался; она была почти осязаема, как физическое тепло. И Милдред в этот вечер так оживилась, что Филип её не узнавал, ему было приятно, что его маленькое празднество так удалось. Милдред очень развеселилась. Она хохотала всё громче и совсем позабыла ту светскую сдержанность, которую так упорно себе прививала.
Гриффитс заявил:
– Знаете, мне ужасно трудно вас звать миссис Миллер. Филип всегда вас зовет просто Милдред.
– Надеюсь, что она не выцарапает тебе глаза, если и ты будешь звать её просто Милдред, – засмеялся Филип.
– Тогда пусть и она зовёт меня Гарри.
Филип молча прислушивался к их болтовне и думал, как хорошо видеть рядом с собой счастливых людей. Время от времени Гриффитс его добродушно поддразнивал за то, что он такой невеселый.
– Ей-Богу, Филип, он тебя просто любит! – улыбнулась Милдред.
– А что, старик у нас не так уж плох, – сказал Гриффитс и весело потряс Филипу руку.
Казалось, Гриффитса ещё больше украшало то, что он привязан к Филипу. Все трое пили редко, и вино сразу ударило им в голову. Гриффитс стал ещё разговорчивее и так разошёлся, что Филип, смеясь, попросил его вести себя потише. У Гриффитса был талант рассказчика, и его приключения становились ещё романтичнее и смешнее, когда он их пересказывал. Сам он играл в них галантную, забавную роль. Милдред с горящими глазами заставляла его рассказывать еще и еще. Он выкладывал одну историю за другой. Милдред была поражена, когда в ресторане стали гасить свет.
– Господи, как быстро пролетел вечер! Мне казалось, что сейчас не больше половины десятого.
Они встали, и, прощаясь с Гриффитсом, Милдред сказала:
– Я завтра собираюсь к Филипу пить чай. Если хотите, можете заглянуть тоже.
– Ладно, – ответил он, улыбаясь.
По дороге домой в Пимлико Милдред не могла говорить ни о чём, кроме Гриффитса. Её совсем покорили его красивая внешность, хорошо сшитый костюм, приятный голос, остроумие.
– Ну, я рад, что он тебе понравился, – сказал Филип. – А помнишь, как ты фыркала, когда я хотел вас познакомить?
– Это очень мило с его стороны, что он тебя любит. Хорошо, что у тебя есть такой друг.
Она Подставила Филипу губы. С ней это случалось редко.
– Вот сегодня я повеселилась. Большое тебе спасибо.
– Ах ты, дурочка, – засмеялся он, до того тронутый её благодарностью, что на глаза у него навернулись слёзы.
Она отперла свою дверь, но, прежде чем войти, снова обернулась к Филипу.
– Скажи Гарри, что я от него без ума.
– Хорошо, – рассмеялся он. – Спокойной ночи.
На следующий день, когда они пили чай, вошёл Гриффитс. Он лениво опустился в кресло. В неторопливых; движениях его крупного тела было что-то необычайно-чувственное. И, хотя Филип больше молчал, а остальные двое болтали без умолку, ему было приятно. Он так любил их обоих, что не было ничего удивительного, если они полюбились друг другу. Филипа не беспокоило, что Гриффитс поглощал всё внимание Милдред, – ведь вечером они останутся вдвоём; он вёл себя, как любящий муж, который настолько уверен в привязанности жены, что его забавляет, когда жена невинно кокетничает с кем-то другим. Но в половине восьмого он поглядел на часы и сказал:
– Нам пора идти ужинать.
Наступило молчание. Гриффитс явно не знал, как ему поступить.
– Ну что ж, я пойду, – сказал он в конце концов. – Вот не думал, что уже так поздно.
– Вы сегодня заняты? – спросила Милдред.
– Нет.
Снова наступило молчание. Филип почувствовал, что все это начинает его раздражать.
– Я пойду умоюсь, – сказал он и добавил, обращаясь к Милдред: – Хочешь помыть руки?
Она ему не ответила.
– Почему бы вам с нами не поужинать? – спросила она Гриффитса.
Тот поглядел на Филипа и поймал его мрачный взгляд.
– Да я ведь только вчера с вами ужинал, – сказал он со смехом. – Боюсь вам помешать.
– Да что вы, – настаивала Милдред. – Уговори его с нами пойти, Филип. Он ведь нам не помешает, правда?
– Если хочет, пожалуйста, пускай идёт.
– Ну что ж, ладно, – сразу же согласился Гриффитс. – Я сейчас сбегаю наверх и приведу себя в порядок.
Как только он вышел из комнаты, Филип сердито спросил Милдред:
– С какой стати ты позвала его с нами ужинать?
– Что же я могла поделать? Было бы невежливо его не пригласить, раз он сказал, что ему сегодня нечего делать.
– Глупости! А какого дьявола тебе понадобилось спрашивать, что он сегодня делает?
Бледные губы Милдред сжались плотнее.
– Мне иногда тоже хочется повеселиться. Думаешь, мне не надоедает все время быть с тобой вдвоём?
Они услышали, как по лестнице шумно топает Гриффитс, и Филип ушёл в спальню мыться. Ужинали они неподалёку, в итальянском ресторане. Филип был зол и молчалив, но скоро понял, что проигрывает рядом с Гриффитсом, и попытался скрыть своё недовольство. Он много выпил, чтобы заглушить ноющую боль в сердце, и старался быть разговорчивым. Милдред, словно раскаиваясь в своих словах, с ним всячески заигрывала. Она была нежна и предупредительна. Постепенно Филипу стало казаться, что он дурак и зря поддался чувству ревности. После ужина они взяли извозчика, чтобы поехать в мюзик-холл, и сидевшая между двумя мужчинами Милдред сама вложила свою руку в руку Филипа. Всякая злость у него пропала. Но вдруг, сам не зная как, он понял, что другую руку Милдред держит Гриффитс. Его снова пронзила боль, настоящая физическая боль, и в ужасе он задал себе вопрос, который мог бы задать и раньше: не влюбились ли они с Гриффитсом друг в друга? Подозрение, ярость, отчаяние, словно пеленой, застилали ему глаза, он не видел того, что происходило на эстраде, но делал вид, что ничего не случилось, и продолжал разговаривать и смеяться. Потом его охватило странное желание помучить себя, и он встал, заявив, что пойдёт что-нибудь выпить. Милдред и Гриффитс никогда ещё не были вдвоём. Он хотел оставить их наедине.
– Я пойду с тобой, – сказал Гриффитс. – Мне тоже хочется пить.
– Нет, лучше посиди с Милдред.
Филип не понимал, зачем он это сказал. Он сознательно оставлял их вдвоём, чтобы боль, которую он и так испытывал, стала ещё более невыносимой. Он не пошёл в бар, а поднялся на балкон, откуда мог потихоньку наблюдать за ними. Они перестали смотреть на сцену и, улыбаясь, глядели друг другу в глаза. Гриффитс что-то говорил с всегдашним увлечением, а Милдред ловила каждое его слово. У Филипа разболелась голова. Он стоял не шевелясь. Он знал, что будет лишним, если вернётся. Им без него было весело, а он так страдал, так мучился. Шло время, и в нём проснулась какая-то странная робость, боязнь подойти к ним. Он знал, что они совсем о нём забыли, и с горечью подумал, что это он заплатил за их ужин и билеты в мюзик-холл. Как они его дурачат! Его жёг стыд. Ему было видно, как им без него хорошо. Филипа подмывало оставить их и уйти домой, но рядом с ними на стуле лежали его пальто и шляпа; ему придётся объяснить, почему он хочет уйти! Он пошёл на свое место. Когда Милдред его увидела, он заметил в её глазах легкое раздражение, и сердце его упало.
– Где ты пропадал? – спросил его, приветливо улыбаясь, Гриффитс.
– Встретил знакомых. Заговорился, не мог уйти. Надеялся, что вы без меня не пропадёте.
– Ну, я-то получил большое удовольствие, – сказал Гриффитс. – Не знаю, как Милдред.
Она засмеялась утробным смешком. В этом смехе прозвучало такое пошлое самодовольство, что Филип пришёл в ужас. Он предложил уйти.
– Пойдём, – согласился Гриффитс. – Мы отвезём вас домой, – сказал он Милдред.
Филип заподозрил, что сказать это Гриффитса подучила она, чтобы не оставаться вдвоем с Филипом. На извозчике он не взял её руки, а она её и не предложила, но он знал, что рука Милдред всё время лежит в руке Гриффитса. Больше всего его мучило то, как всеёэто бесконечно пошло. Пока они ехали, он спрашивал себя, сговорились ли они встретиться тайком от него, проклинал себя за то, что оставил их наедине и сделал всё возможное, чтобы облегчить им обман.
– Не надо отпускать извозчика, – сказал Филип, когда они подъехали к дому, где жила Милдред. – Я очень устал и не хочу идти пешком.
На обратном пути Гриффитс весело болтал, казалось, не замечая, что Филип отвечает ему односложно. Филип был уверен, что тот понимает, в каком он состоянии. Наконец даже Гриффитс не смог больше преодолевать это гнетущее молчание: он стал нервничать и тоже умолк. Филипу хотелось заговорить, но он робел, не решался, минуты текли, и вот-вот будет уже поздно. А надо было сразу добраться до сути. И наконец он выдавил из себя:
– Ты что, влюбился в Милдред?
– Я? – расхохотался Гриффитс. – Ах вот почему ты так странно ведёшь себя весь вечер? Да ничего подобного, старина!
Он попытался просунуть руку Филипу под локоть, но тот отстранился. Он знал, что Гриффитс лжет. У него не хватало духа заставить Гриффитса отрицать, что он держал Милдред за руку. Филип вдруг почувствовал смертельную слабость.
– Для тебя, Гарри, это ничего не значит, – сказал он. – У тебя столько женщин… Не отнимай её у меня. Для меня это – вся жизнь. Я ведь столько выстрадал.
Голос его задрожал, он не смог сдержаться и всхлипнул. Ему было мучительно стыдно.
– Милый ты мой! Да разве я стану тебя огорчать? Я ведь тебя люблю. Я просто валял дурака. Если бы я знал, что ты так близко примешь это к сердцу, я вел бы себя осторожнее.
– Правда? – спросил Филип.
– Она мне нужна как прошлогодний снег. Даю тебе честное слово.
У Филипа отлегло от сердца. Извозчик подъехал к дому.
Свежие комментарии