ЕКАТЕРИНА БЫРКОВА
МИССЕЛЛИНГ: ТОП-5 РАЗВОДОВ ОТ БАНКОВ, С КОТОРЫМИ МОЖЕТ СТОЛКНУТЬСЯ КАЖДЫЙ
ЧТО ТАКОЕ МИССЕЛЛИНГ, И С КАКИМИ БАНКОВСКИМИ РАЗВОДАМИ КЛИЕНТЫ СТАЛКИВАЮТСЯ ЧАЩЕ ВСЕГО? ЧТО ЕЩЁ ЗА МИССЕЛЛИНГ?
Мисселлинг – это то, с чем стали сталкиваться всё больше банковских клиентов. Это навязывание банковских услуг без подробного информирования о важных нюансах, “втюхивание” банковских продуктов, которые клиентам не нужны, и всяческое замалчивание реальных условий договора.
Мисселлинг стал настолько массовым явлением, что даже в Центробанке его выделили в отдельную графу в статистике жалоб. Как отмечается в отчете ЦБ, с февраля по июнь 2019 года в ведомство поступило 1,8 тысяч жалоб на мисселлинг.
Интересно, что подавляющее число жалоб адресовано организациям, которые как раз должны соблюдать хоть какие-то стандарты обслуживания – 65,7% банкам и 27,2% страховым организациям.
39,7% ЖАЛОБ – РЕАЛИЗАЦИЯ ПОЛИСОВ ИСЖ
Самая популярная статья мисселлинга – это реализация полисов инвестиционного страхования жизни (ИСЖ) под видом банковского вклада. Происходит это обычно так – Вы приходите в банк, и сотрудник перечисляет ставки. Естественно, клиент соглашается на самую большую ставку из предложенных (часто 12-13% годовых), и тут ему подсовывают вместо договора вклада договор на полис ИСЖ. За каждого “оформленного” клиента работник банка получает свой процент, а вот за обычный банковский вклад офисному клерку не дадут ничего.
Не менее часто происходит и так: банковский клерк уверяет, что на такой высокий процент нельзя открыть вклад без договора страхования, и человек соглашается и даже не понимает, что он подписывает.
Отличий у полиса ИСЖ от вклада более чем достаточно. ИСЖ – это инвестиционный инструмент. Деньги передаются страховщику и вкладываются в рамках определенной инвестиционной стратегии в различные финансовые инструменты.
Указанная высокая доходность – это лишь ожидаемая доходность, которая не гарантирована. Если цена активов упадет, то никаких процентов сверх вложенной суммы получить не удастся. Ну и самый главный нюанс: досрочно снимать деньги совсем не выгодно. Договор ИСЖ заключается на срок от 3 до 10 лет, и в случае досрочного расторжения договора забрать можно будет не всю вложенную сумму, а только её часть – примерно 75%. Чем раньше вы решите забрать свои деньги назад, тем меньшую сумму Вам удастся вернуть.
И ещё один любопытный факт. Полис ИСЖ вообще не попадает под действие системы страхования вкладов. Во-первых, потому что это инвестиционный инструмент, а не вклад или счет в банке, а, во-вторых, потому, что обычно договор на ИСЖ заключается не с банком а со страховой компанией.
Из-за всех указанных выше причин ИСЖ не может быть альтернативой вкладу.
Однако всё же есть те, кому этот инструмент может быть полезен. Поскольку деньги передаются страховой компании на время договора ИСЖ, то такие средства не могут быть конфискованы, на них не может быть наложен арест, они не могут быть взысканы по суду, не подлежат разделу между супругами при разводе и не нуждаются в декларировании.
22,8% ЖАЛОБ – РЕАЛИЗАЦИЯ ВЕКСЕЛЕЙ
Вексель – это вообще не совсем понятная штука для простого обывателя, который пришёл в банк. И их тоже выдают под видом банковского вклада. Больше всего от этого пострадали клиенты Азиатско-Тихоокеанского банка АТБ. После того, как в апреле 2018 года банк перешёл под санацию, оказалось, что более чем 2,5 тысячам клиентов не вернут их деньги, поскольку на самом деле они не вкладчики, а владельцы векселей, на которые не распространялось страховое возмещение от АСВ. Кому-то, впрочем, удалось вернуть свои деньги, но уже в судебном порядке.
Клиентам предлагали переложить деньги под более высокий процент, чем по истекшему депозиту, рекомендовали вложить деньги в “надёжные ценные бумаги с повышенной доходностью”.
Некоторые обманутые клиенты столкнулись с тем, что подписывали разные стопки документов – отдельно для себя и отдельно для банка, многим не выдавали оригиналы векселей.
13.1% ЖАЛОБ – РЕАЛИЗАЦИЯ ПОЛИСОВ НСЖ
НСЖ – это накопительное страхование жизни. Ситуация здесь аналогична втюхиванию полисов ИСЖ, лишь “обёртка” немного другая. Полис НСЖ – это долгосрочное страхование, при котором раз в год нужно вносить денежную сумму, установленную договором.
Первая часть взноса представляет собой оплату страхования жизни и здоровья, а вторая часть является накопительной.
Документ заключается минимум на пять-семь лет. Сверх вложенной суммы также можно получить инвестиционный доход, но обычно он очень маленький – не более 3-5%. Как и у полисов ИСЖ, расторгать договор раньше срока более чем не выгодно – часть денег не возвращается. Кроме того, банк в случае каких либо финансовых трудностей вправе в одностороннем порядке расторгнуть договор.
10,6% ЖАЛОБ – РЕАЛИЗАЦИЯ УСЛУГ ДОВЕРИТЕЛЬНОГО УПРАВЛЯЮЩЕГО
С этим сталкиваются те клиенты, которые решили влезть в финансовую сферу и заняться инвестированием, но пока не имеют нужных знаний. Договоры доверительного управления подстерегают тех, кто решит вложиться в ПИФы или оформит индивидуальные инвестиционные счета, но часто их предлагают оформить и сами банки.
Доверительное управление предполагает, что вашими деньгами будет распоряжаться какая-то управляющая компания, которая лучше знает, куда выгоднее ваши деньги вложить. Естественно, за определенный процент.
Банковские клерки предлагают оформить “инвестиционные вклад”, обещают клиентам повышенную доходность, которая значительно выше чем у обычного вклада. На практике это означает передачу денег управляющей компании. Важно помнить, что подобная деятельность – риск. На вложенные суммы не будет распространяться страхование вкладов, а доход не только не гарантирован, но вдобавок по суммам можно вовсе выйти в минус. Какие бы дифирамбы ни пели сотрудники банков управляющим компаниям.
5,2% ЖАЛОБ – РЕАЛИЗАЦИЯ СТРАХОВОК (ПОМИМО СТРАХОВОК ПРИ ЗАКЛЮЧЕНИИ КРЕДИТНЫХ ДОГОВОРОВ)
Банки навязывают страховки не только при оформлении кредита, но и при других действиях – открытии банковского вклада, или даже простого карточного счёта. Работает это обычно так. Сотрудник банка клятвенно заверяет, что без покупки страховки не будут действовать более выгодные условия по вкладу или по банковской карте, либо утверждает, что страховку необходимо оформить, чтобы с карты в случае чего мошенники не украли деньги.
Некоторым пенсионерам вообще заявляют, что “программа не дает оформить карту без страховки”.
КАК ИЗБЕЖАТЬ МИССЕЛЛИНГА?
От мисселлинга никто не застрахован, ведь некоторые клерки работают как самые настоящие цыгане. Самый верный способ его избежать – подготовиться к походу в банк заранее и полностью изучить предложения от банков, которые представлены на его сайте.
Посмотрите, какие виды вкладов существуют, прочитайте все условия мелким шрифтом, узнайте какие дебетовые или кредитные карты предоставляются.
У крупных банков в сети представлены типовые договоры на открытие вкладов, ипотеку или открытие счета, прочитайте их, сфотографируйте на телефон.
Если в отделении банка Вам дают документы, не спешите, прочитайте их полностью. Если нет времени или возможности, сфотографируйте на телефон и прочитайте не торопясь вечером.
Проверяйте, чтобы комплект документов, который был у Вас и у сотрудника банка был одинаковым.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ЛЕГИТИМНОСТЬЮ ВЛАСТИ ОТ РУССКОЙ ВЕСНЫ ДО НЫНЕШНИХ ПРОТЕСТОВ?
Московские протесты накануне выборов, протестное голосование в ряде российских регионов, общественное недовольство происходящим, зреющее в сети, и вот-вот готовое выплеснуться на улицу – всё это есть ни что иное, как сигналы со стороны общества действующей власти, которые последней важно правильно считать. И здесь как никогда кстати приходится понятие, которое в нашем политическом языке зачастую нагружается неточным смыслом.
Речь идёт о легитимности. В этом термине, судя по тому, как его применяют наши политологи, сливается воедино нечто связанное с законностью, некоторое интуитивное подразумевание, что всё прошло в рамках установленных правил. Особенно часто этот термин применяется в отношении оценки результатов выборов, мол, нарушений не обнаружено, выборы легитимны, а значит всё хорошо. Вот именно такое, в некотором смысле, бытовое смысловое смещение скрывает от нас подлинный смысл понятия легитимность. Да что мы, легитимность ускользает от власти, от государственных структур, от правящего режима, и тут уже, глядя на последствия, становится не до шуток.
Точнее и обстоятельнее всего понятие легитимность описал немецкий юрист Карл Шмитт. Развивая тему «правового государства», Шмитт подчёркивал, что под этим понятием может скрываться любой режим, строго соблюдающий свои же законы. Так вот строгое следование установленным законам Шмитт определял другим понятием - легальность. Легально всё, что находится в рамках закона, и наоборот, всё, что в рамках закона – легально, что обстоятельно, с немецкой щепетильностью и доказывает Карл Шмитт в своей одноимённой работе «Легальность и легитимность». Без разделения этих понятий, без осмысления их чётких определений мы лишь ещё больше запутаемся, а значит, все выработанные и предложенные рецепты для разрешения назревающего кризиса окажутся недейственны.
Итак, легитимность – это не легальность, означающая строгое следование закону, но нечто иное. Если обобщить определения Шмитта, под легитимностью следует понимать общественное согласие с действиями власти. Легитимность – это некая незримая поддержка со стороны народа, если говорить об органической общности. Легитимно в действиях власти только то, что находит поддержку или хотя бы одобрение большинства.
Но не только большинства. Если власть интересует, например, поддержка меньшинств, тогда она старается угодить им, и здесь кроется уловка, ведь меньшинства, как правило, крайне активны, из-за чего часто возникает ложное ощущение, что именно они и выражают мнение народа. В то же время, большинство всегда пассивно, это социологический закон, и понять, что у него на уме бывает довольно сложно.
Можно искать легитимности со стороны внешних сил, чутко отслеживая, как они относятся к тем или иным действиям власти. В истории России такой период относится к 1990-м, когда руководству России важнее было, что думают по поводу тех или иных его действий или решений в Вашингтоне, чем то, что думают об этом собственные граждане.
«Коварство» легитимности в том, что её очень сложно замерить. Рейтинги здесь – не показатель. Знаем мы цену этим рейтингам, особенно тогда, когда главные социологические службы буквально подчинены тем, кто и заказывает опросы. Есть, наверное, и закрытые результаты, о которых нас не оповещают, но о том, как они замеряют общественное мнение, и что показывают нам не известно. Если же власть действительно опирается на те сведения, которые публикуются в открытых источниках – дела плохи.
Легитимность – это не механическое явление, а скорее иррациональное, лежащее на уровне ментальности, скрытых механизмов восприятия, которые у разных народов складываются по разному, под воздействием исторических событий, формируя разные типы религиозных, культурных, в целом, духовных кодов, своё коллективное бессознательное, собственные ментальные образы и критерии оценки.
Источником такой легитимности является, как сейчас модно выражаться, «глубинный народ», или собственно народ (лаос) в его этносоциолдогическом понимании, как органическая, а не механическая (дискретная) общность. Поэтому повысить легитимность нельзя посредством применения, например, политтехнологических изысков, особенно разработанных в рамках иных цивилизационных реалий. Иными словами, рецепты западных политтехнологов в России работать не будут, скорее вызовут обратный эффект, с чем были не согласны, например, политтехнологи 1990-х, работая по западным шаблонам. Результат всем известен.
Такая иррациональность происхождения легитимности приводит к тому, что легитимная власть имеет поддержку и одобрение со стороны большинства даже тогда, когда принимает непопулярные решения. Но она легитимна – и народ со смирением и готовностью переносит тяготы и испытания, поддерживая или хотя бы не осуждая то, что идёт со стороны власти.
Напротив, нелегитимная власть наталкивается на осуждение и раздражение со стороны общества по любому поводу, какое бы она решение не приняла. Поднимает налоги – крик и ругань в ответ, но это хотя бы понятно. Повышает выплаты, пенсии, строит дороги, развивает инфраструктуру – ёрничество, издёвки, гул и всё равно недовольство в ответ. Собственно, появление негативных откликов на любое действие и решение – первый признак утраты легитимности.
Если легитимность продолжает снижаться, ситуация начинает усугубляться системно, так как общественное недовольство постепенно начинает выливаться в отказ от сотрудничества, в тихий, а затем и в явный саботаж, в прямое противодействие всему, что идёт со стороны власти. Причём, такое отторжение происходит на всех уровнях – от самого верха, со стороны ближайшего окружения первого лица и его ставленников, до самого низа.
Потеря легитимности, рано или поздно, приводит к нарастанию отчуждения между властью и обществом. Хотя формально вся ситуация может находиться в рамках закона, то есть власть может оставаться легальной – избранной по процедуре, в соответствие с законодательством, и даже обладать высокими официальными рейтингами. Делать хорошие деля, реализовать позитивную повестку, быть социально-ориентированной и формально открытой для обратной связи. Но при всём этом отчуждение будет с каждым днём лишь нарастать. Диагноз – падение легитимности, самое время бить тревогу.
Однако, как правило, большинство политических режимов во все времена и на всех континентах допускает в ситуации утраты легитимности одни и те же ошибки. Настолько типовые, что они стали основой для научных системных заключений, собственно, и изложенных Шмиттом, причём, заметьте, ещё в 1932 году.
Первая ошибка: под давлением протестов, инициированных, как уже было сказано выше, меньшинствами – пойти на поводу у них: откатить назад непопулярные решения, сделать кадровые перестановки, пойдя на встречу требованиям протестующих, либерализовать законодательство, отказаться от применения насилия, пойти на соглашение с протестующими. Всякий раз, и почти всегда всё это заканчивается неминуемым крахом режима. Инициаторы протеста – меньшинства – видят слабину, понимая уступки как проявление слабости, чувствуют свою силу, обретают уверенность в совей правоте, воочию убеждаются в том, что усиливая давление на власть можно добиться своего, причём в полной мере. При этом, что думает большинство, то есть собственно, проблема легитимности – ускользает из внимания сторон, увлёчённых друг другом.
Вторая ошибка: убеждённость в том, что проблему недовольства можно решить путём совершенствования, как правило, в сторону ужесточения, законодательной, судебной и правоохранительной систем государства. В результате у власти возникает иллюзия подконтрольности ситуации за счёт совершенствования правовой системы, что придаёт ощущения законности – то есть легальности, - а, следовательно, ощущение собственной правоты. В этой ситуации силовые структуры, как правило, начинают вести себя предельно корректно и строго в рамках закона, подчёркивая именно правовой характер своих действия, и, тем самым, намекая на свою абсолютную правоту.
Такие меры, действительно, могут на время успокоить ситуацию. Однако, не разрешив её системно, но загнав на время чуть глубже. Нечто подобное можно было наблюдать в последние годы СССР – некоторое метание от первой ошибки – либерализации, ко второй – закручиванию гаек, а потом обратно. Советская система в итоге рухнула, причём именно в силу утраты легитимности – никто внутренне, на ментальном уровне её больше не поддерживал, ни в элитах (поэтому отмолчалась 20-ти миллионная партия), ни в массах – поэтому никто и пальцем не пошевелил, когда были объявлены результаты «беловежских соглашений». Не помогло ни наличие миллионной армии, ни КГБ, ни самая «мощная» и «сплочённая» в мире партия. Была легальность. Отсутствовала легитимность, и это было фатально.
Само по себе «правовое государство» ничего не значит. В чистом виде, без легитимности, оно представляет собой, как определял его сам Шмитт, «пустой концепт». Любой, даже самый диктаторский или кровавый режим может быть правовым. Примеров масса, самый яркий – нацистская Германия Гитлера – всё чётко и в рамках закона. Всё же, что выпадало за рамки закона – было легитимным, то есть поддерживалось большинством, и никто этого не предъявлял в качестве претензии, напротив, подобные «нелегальные» действия вызывали не только одобрение, но и поддержку.
Именно поэтому, сама по себе законность действий, по большому счёту, ничего не значит. Нелегитимный режим, как уже было сказано, сталкивается с отторжением по всем пунктам и на всех направлениях. Возникающая отчуждённость власти и населения приводит к саботажу и падению режима. Демонстративно пытаясь опереться на закон, режим становится ещё более неустойчивым, т.к. становится предсказуем, а значит, уязвим. Ибо чиновники и полицейские силы соблюдают закон (демонстрируя законность и правоту), а те кто им противостоит – нет.
Таким образом, дефицит легитимности не компенсируется усилением законности, потому что под вопрос ставится сразу всё: кто писал эти законы? Нелегитимная власть. Кто следит за их исполнением? Кто действует от имени режима со стороны судебных органов, специальных служб, кто обеспечивает порядок, опираясь на этот закон? Ответ тот же. Легитимности лишаются все структуры власти – сверху донизу, полностью, а не избирательно, хотя и могут быть нюансы. Именно поэтому, в условиях утраты легитимности, как можно большее количество государственных институтов старается абстрагироваться от режима, от власти, от данного государства в целом, продемонстрировать, что ни «не при делах», или «над схваткой», оставляя один на один с общественным недовольством тех, кому не удалось «отвертеться».
Но вернёмся к нашей нынешней ситуации. С начала 2014 года легитимность нынешней власти начала нарастать – в результате Русской весны на Юго-Востоке Украины и присоединения Крыма, что уж тут мудрствовать, всё на поверхности. Консолидация общества была колоссальной, энтузиазм на подъёме. Да, нам пришлось заплатить за это – санкциями, усилением внешнего давления, но что сделано, то сделано. Легитимность была максимальной, и за её счёт власть могла совершить что угодно. Например, дойти до Киева или даже до Львова (гипотетически); осуществить реформу внутреннего устройства, например, упразднив т.н. «национальные республики», представляющие собой «мину замедленного действия» под целостность России; осуществить любые экономические преобразования, скажем, отменив грабительскую и незаконную приватизацию 1990-х. Да вообще что угодно.
Но этого не было сделано. Мало того, за последние три года было сделано нечто, что свело легитимность на нет. И нынешние протесты, как и всё, что последует за ними, есть не результат политтехнологических просчётов или же неосторожных действий каких-то региональных властей. Всё происходящее есть следствие падения легитимности, и над этим нужно задуматься очень серьёзно.
Климатические риски экономического роста
По материалам семинара «Климатические риски экономического роста», организованного Международным Союзом экономистов (МСЭ), ВЭО России при поддержке ЮНЕП, Информационного центра ООН в Москве. Модератор – академик Александр Дынкин.
Борис Порфирьев
директор Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, академик РАН, член Президиума ВЭО России
За последние более чем 25 лет пройден большой путь, начиная от Рамочной конвенции, через Киотский протокол к нынешнему Парижскому соглашению. Мы видим разные результаты и последствия: большую озабоченность, которая выражается и на международном уровне, и главами государств и даже реальные протесты, которые происходят, скажем, во Франции, в связи с мерами, которые принимаются по решению климатической проблемы.
И в связи с этим я хотел бы остановиться, несмотря на то, что этот процесс действительно противоречив и несёт с собой и определённые положительные изменения, именно на той его стороне, которая связана с климатическими рисками и вызовами экономическому развитию. Эти риски можно условно подразделить на две категории. Собственно, природно-климатические угрозы жизни и здоровью населения, устойчивому функционированию хозяйственных систем, о которых хорошо известно и написаны горы литературы, включая, конечно, прежде всего, доклады IPCC. А есть вторая категория, о которой говорят мало или вообще не говорят. Это то, что я называю: «климатически обусловленные риски» – принятие неэффективных решений в отношении изменения климата и их последствий.
Хотелось бы обратить внимание на строчку в преамбуле к Парижскому соглашению. Если не ошибаюсь, это шестая позиция, на которую обычно никто не обращает внимания. Она звучит следующим образом: «Стороны могут страдать не только от изменений климата, но также от воздействия мер, принимаемых в целях реагирования на него». С моей точки зрения, эти риски наиболее существенны, потому что принятие неправильного решения, воздержание от принятия решения и, что не менее опасно, принятие неэффективного решения может привести к последствиям, гораздо более тяжёлым, чем то, что мы имеем сегодня в связи с климатическими изменениями, и я постараюсь это в дальнейшем показать. Эти риски второй категории, собственно, включают в себя действия, связанные как с внутренней, собственной политикой государств в отношении климатических изменений и их последствий для экономики, так и внешние факторы, связанные с климатической политикой других стран (речь идет о фактически центрах принятия решений).
Я ухожу от вопроса, который в своё время ставил Герцен: «Кто виноват?» На эту тему прекрасно отвечают наши уважаемые климатологи, географы, специалисты по климату. Я хочу остановиться на вопросе Чернышевского, а именно: «Что делать?»
Что делать с последствиями самих климатических изменений и, главное, действий других государств и международного сообщества по этому поводу? Очевидно, что такой подход означает, во-первых, необходимость принятия неких комплексных решений, которые учитывают место климатических рисков в ряду других глобальных вызовов. Я напомню, что есть 17 целей устойчивого развития ООН, которые по сути дела и определяют те самые основные риски и вызовы. Правильно они выделены, неправильно – это другой вопрос, но в целом они сформулированы, и климат там занимает своё место.
Цели в области устойчивого развития ООН
Ликвидация нищеты.
Ликвидация голода.
Хорошее здоровье и благополучие.
Качественное образование.
Гендерное равенство.
Чистая вода и санитария.
Недорогостоящая и чистая энергия.
Достойная работа и экономический рост.
Индустриализация, инновации и инфраструктура.
Уменьшение неравенства.
Устойчивые города и населенные пункты.
Ответственное потребление и производство.
Борьба с изменением климата.
Сохранение морских экосистем.
Сохранение экосистем суши.
Мир, правосудие и эффективные институты.
Партнерство в интересах устойчивого развития.
Во-вторых, учёт временного фактора – существуют разные горизонты планирования экономических действий. Мы понимаем, что более-менее эффективные решения могут приниматься на горизонте 10, 15, 20 лет. А вопросы климата – это вопросы многих десятилетий, и учёт этих обстоятельств – очень сложное дело, в том числе при моделировании, и это очень серьёзный вызов.
Еще один момент, который нужно учитывать – реальные возможности, финансовые, научно-технологические, кадровые. То есть, нужно сопоставлять цену климатического вопроса с другими проблемами и иметь в виду, во что это всё обходится.
Сегодня мы имеем то, что я условно называю позицией климатического мейнстрима. Это совокупность взглядов, которые излагаются и в докладах IPCC, и в огромном количестве публикаций. Речь идёт о парадигме так называемого низкоуглеродного развития или – то же самое – доктрине новой климатической экономики. В чём суть?
Исходное положение заключается в том, что приоритет проблемы климатических изменений над всеми другими бесспорен, сопоставлений практически не бывает, презюмируется сугубо антропогенный характер происхождения этого климата.
Стратегическое решение этой проблемы: «объявлена борьба (или война) с изменением климата» (это выражение буквальное – цитата из международного документа). Главной целью заявляется стабилизация климата, непревышение к 2100 году порога в 1,5 градуса (раньше фигурировало 2 градуса) по сравнению с доиндустриальной эпохой. Способ реализации – это переход к новой климатической экономике, на низкоуглеродный путь развития, критерий – темпы перехода, ключевой индикатор – максимальное снижение техногенных выбросов углекислого газа и других парниковых газов и сокращение их абсолютных объёмов. Предлагаемый экономический механизм – это, главным образом, введение цены на упомянутые выбросы, на углерод, прежде всего, в виде так называемого углеродного налога. Это общая схема, на самом деле не всё так жёстко, но я хотел выделить основные позиции.
Вопрос заключается в следующем: решает ли такой путь, такая стратегия действия две главных проблемы? Первое: обеспечивает ли этот низкоуглеродный путь развития сам по себе решение проблемы стабилизации климата до конца XXI века? (Стабилизация определена через эти 1,5 градуса). И второе: решает ли это проблему снижения, смягчения рисков для человека, для хозяйства? Потому что главный риск, связанный с климатом –конечно не в том, изменяется температура или нет, становится ли влажность больше и т.д. – это вопрос условий жизни и условий хозяйствования. Главное, прежде всего, безопасность людей.
Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК, англ. IntergovernmentalPanelonClimateChange, IPCC) – организация, созданная для оценки рисков влияния техногенных факторов на изменение климата.
По первому вопросу ответ есть, он дан Межправительственной группой экспертов по изменению климата. Есть соответствующие расчёты, смысл которых заключается в том, что снижение выбросов не даёт решения проблемы в полном объёме. Необходимо ещё поглощение парниковых газов в размере примерно 10 миллиардов тонн в год, а также, постольку поскольку всё равно имеют место остаточные риски, необходима адаптация, о которой я буду говорить отдельно.
Что касается проблемы безопасности, если сопоставить основные результаты климатических рисков, то ущерб, который связан с гидрометеорологическими, климатическими бедствиями, если сравнить его с загрязнением атмосферы вредными и опасными веществами, то разница по количеству погибших от бедствий и от загрязнений атмосферы – примерно два порядка, экономический ущерб – порядок в пользу загрязнения. (Это к вопросу о некоторых приоритетах). Я не хочу из этого делать вывод о том, что климатические и гидрометеорологические бедствия не имеют значения, что с ними не надо работать. Человечество всегда этим занималось, просто надо понимать порядок чисел.
Есть другие данные. Недавно ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения) опубликовала список 10 основных рисков для здоровья людей. На первом месте стоит загрязнение воздуха. Данные на 2018-й год – 7 миллионов человек каждый год составляет преждевременная смертность от загрязнения воздуха. Есть и такие данные: если среднегодовой ущерб от климатических воздействий расценивается по долгосрочным прогнозам примерно от 0,2% до 2% мирового валового продукта, то совокупный среднегодовой ущерб от пандемий гриппа, которые происходили только за последнее время многократно (совокупного ущерба, подчёркиваю, — это не только от заболеваемости, а и от смертности, от потерь рабочих часов и так далее), достигает примерно 4% мирового валового продукта. Это данные Всемирного банка.
В связи с этим, когда смотришь на последний прогноз, оценку глобальных рисков в терминах, которые предлагает Всемирный экономический форум (это вероятность и тяжесть последствий), то обращает на себя внимание, что вверху отображаются экстремальные погодные условия и опасные природные явления, чуть ниже – природные бедствия, а загрязнение окружающей среды и связанные с этим бедствия располагаются существенно ниже. Как мы видим, приоритеты иные, и нужно всё-таки выстраивать их по тем критериям, которые существуют. И когда говорят, что климатические бедствия – это самое опасное, я с этим не могу согласиться. Это, кстати, очень опасно для решения проблемы климата, потому что если мы её неправильно будем оценивать, то мы неправильно её будем решать. Речь идёт не о недооценке проблемы климата, а об её корректной оценке – я на этом хотел бы заострить внимание. Эффективность однолинейной модели, когда просто педалируется только низкоуглеродное развитие как таковое, вызывает, мягко говоря, большие сомнения.
Хотел бы дополнительно обратить внимание на вопрос: а что будет, если следовать этой модели по последнему докладу Межправительственной группы экспертов, который был представлен в 2018-м году, в части соблюдения порога в 1,5 градуса?
Расчёты, которые мы выполнили в институте, предположив, что эта модель применяется к нам в её жёсткой форме и в мягкой форме (в первом случае речь идёт о 70% возобновляемых источников, которые включают только исключительно малые гидро-, солнечные и ветряные источники, а во втором случае мы предположили, что туда ещё входят атомные станции), показывают, что примерно до 2045 года потери темпов экономического роста у нас составят примерно четыре десятых процентных пункта в год, накопленные потери – 8% ВВП в жёстком варианте, 5% ВВП – в более мягком варианте. С учётом ситуации с экономическим ростом в России, этот путь для нас не подойдёт.
Что же предлагается, о чём идёт речь? Ещё раз повторю, что когда мы говорим об эффективном управлении климатическими рисками, речь должна действительно идти прежде всего о том, что мы эти риски рассматриваем в системе всех других вызовов и рисков. И тогда мы действительно понимаем, как эти проблемы лучше решать, как ими эффективно управлять. Должно быть комплексное решение, целостная климатическая политика, которая не ограничивается выбросами только парниковых газов, а низкоуглеродная стратегия педалирует именно снижение выбросов.
Я всё-таки призвал бы обратиться к Парижскому соглашению, которое уравнивает проблему снижения выбросов с проблемой адаптации и с темой поглощения парниковых газов. Мне кажется, это абсолютно правильные, корректные положения, это очень принципиально, особенно для России, учитывая роль лесов, которые являются главным поглотителем, и учитывая проблему адаптации, которая для России в обозримом будущем будет стоять во весь рост, какие бы усилия по снижению выбросов мы ни предпринимали, тем более, мы уже на это довольно здорово потратились.
Важный момент – это встраивание, интеграция решения климатических проблем в политику социально-экономического развития, такой подход есть в климатическом мейнстриминге, его специалисты хорошо знают, и, казалось бы, там всё правильно сформулировано. Но только на самом деле получается наоборот: не климатическую проблему встраивают в социально-экономическую политику, а социально-экономические проблемы подгоняют под решение климатической проблемы. Говорят: «Вы знаете, если мы это сделаем, то это будет очень хорошо для климата. А если мы вот это сделаем, то это тоже будет очень хорошо, это будет помогать в решении климатических проблем».
Политика климатического мейнстриминга – долговременная стратегия развития страны с учётом целей борьбы с изменением климата.
Пирамида должна быть перевёрнута, лошадь должна быть поставлена впереди, телега сзади. Всё-таки, в основном, борьба с изменением климата должна быть встроена в решение проблем экономического развития – только тогда мы действительно получим эффективное решение. Речь не идёт о том, чтобы отодвинуть климатический вопрос, не признавать его, речь идёт о поиске эффективных механизмов решения этой проблемы. Это возможно только в рамках стратегии устойчивого социально-экономического развития, прежде всего, экономического роста. Если нет экономического роста, то нет и доходов, не на что решать не только климатические, но и другие проблемы, я уже не говорю об обострении социальных проблем.
Прежде чем перейти к заключительной части, касающейся непосредственно России, я бы хотел привести очень яркий, на мой взгляд, пример Китая, которым нам в последние годы приходится довольно плотно заниматься, потому что Китай приводится в пример, и справедливо, как лидер в решении климатических проблем, один из мировых климатических лидеров. Это касается и снижения выбросов парниковых газов, и увеличения генерации и строительства новых возобновляемых мощностей. Это чистая правда, с этим никто не спорит. Штука только заключается в том, что Китай решает не климатические проблемы. Он заявляет, что он решает экологические проблемы, которые действительно остры. Когда 900 тысяч человек в год преждевременно погибают от загрязнения воздуха, когда 40 миллионов мужчин не могут воспроизводить детей, страна начинает серьёзно этим заниматься. То, что Китай блестяще использует климатическую политику и климатическую карту – нет сомнений. Но если мы посмотрим внимательнее, то реально там отдаётся приоритет прежде всего экологической, а также экономической политике, ведь Китай строит не только установки с возобновляемой энергетикой, он активно строит и атомные станции. По темпам роста атомной энергетики Китай опережает сегодня другие страны. Две новые конструкции атомных реакторов – китайские, и это понятно, потому что Китай озабочен вопросами стратегического значения, которые для нас имеют, мягко говоря, никак не меньшее значение.
Итак, речь идёт не о каком-то отрицании, а о правильном понимании места климатической проблемы и правильных подходах к её решению, потому что вызов действительно очень и очень серьёзный.
Решение, как представляется, должно идти по двум взаимосвязанным направлениям. Первое: стимулирование экономического роста на основе модернизации с использованием наилучших доступных ресурсоэффективных технологий, которые – я хочу это подчеркнуть – обеспечивают лучшую производительность, лучшее использование ресурсов с точки зрения снижения издержек и, следовательно, оказываются и экономически более выгодными. По оценкам Минпромторга, спрос на такие технологии у нас – больше триллиона рублей в год.
Отдельно хочу коснуться развития атомной энергетики. Дело не только в климате и не только в экологии. Мы прекрасно понимаем, что это – часть военно-промышленного сектора, и отделяться не может. Кроме того, атомно-промышленный комплекс – это источник новейших технологий, которые крайне необходимы для того, чтобы решать вопросы стратегии нашего научно-технологического развития.
Теперь что касается институциональных мер. Сегодня, когда совершенно справедливо педалируется вопрос энергоэффективности, я хотел бы подчеркнуть, что речь идёт, прежде всего, о снижении энергоёмкости. Мне кажется, что для реального сектора на первое место должна быть поставлена проблема энергопроизводительности, то есть пирамида опять-таки должна быть перевёрнута. Первым должен решаться вопрос наращивания производства в расчёте на единицу потребления топлива или единицу выброса, если это перевести в термины того, что можно называть карбоноэффективностью. Само по себе снижение эмиссии, как показывает опыт, например, России 90-х годов, мало что даёт.
Если посмотреть по карбоноэффективности, то есть производству ВВП на килограмм выброса, в России он снизился с 1,31 доллара в 1990-м году до 1,18 в 1998-м году. Казалось бы, кризис, казалось бы, снижение выбросов, а на самом деле за счёт того, что экономические показатели резко ухудшились, выигрыш был крайне небольшим. И в этом смысле, конечно, показатель карбоноэффективности, с моей точки зрения, должен бы быть положен в основу наших обязательств.
Я напомню, что Китай и Индия взяли на себя обязательства в рамках Парижского соглашения по снижению выбросов применительно к расчётной единице прироста ВВП. Соответственно, 65 и 35%. Но мы взяли на себя абсолютные обязательства, по сути дела, не связав их жёстко с нашим экономическим ростом. Да, по всем моделям выходит, что мы точно выполняем эти обязательства по срокам – сомнений нет, но суть заключается в том, что если всё-таки темпы экономического роста будут серьёзно повышаться, то за пределами 25-30-го года могут возникнуть проблемы. У нас жёсткой привязки нет, поэтому, с моей точки зрения, такую привязку надо обязательно иметь.
Второе направление, по которому нужно действовать – это активная экологическая политика с приоритетом ограничения загрязнения воздуха. С моей точки зрения, акцент должен быть сделан именно на экологии. Через экологию, через снижение загрязнения опасными и вредными веществами нужно добиваться и снижения тех выбросов, в качестве положительной экстерналии, которые влияют на климат. По расчётам, вклад в парниковый эффект такого рода веществ, которые, кстати, в существенной степени связаны с углеродом (речь идёт, конечно, прежде всего о таких веществах как взвешенные частицы, как метан, который у нас отнесён к загрязняющим веществам) составляет примерно треть. То есть, если мы жёстко их ограничим, то сделаем вклад и в решение климатической проблемы.
И, конечно, нужно заострить внимание на наилучших доступных технологиях, о которых я уже упоминал. Из 4 триллионов рублей, которые выделяются на национальной проект «Экология», 60% идёт на наилучшие доступные технологии. Охватывают они сегодня 29 отраслей промышленности и сельского хозяйства, поэтому это исключительно важный акцент. Есть расчёты, которые выполняло, в частности, Международное энергетическое агентство, которые показывают что благодаря таким технологиям в области энергоэффективности может быть обеспечено до 40% сокращения эмиссии CO2.
И, естественно, должны быть предприняты институциональные меры: введены жёсткие лимиты, нормативы выбросов.
В заключении хочу еще раз подчеркнуть, что, на мой взгляд для решения очень важной климатической проблемы, которая действительно составляет один из глобальных вызовов, необходимо всё-таки поставить телегу и лошадь на свои места: впереди должен идти экономический рост с соблюдением жёстких экологических ограничений, и это позволит получить соответствующие ресурсы на решение климатических проблем. Как показывает опыт, такого рода программы действительно дают серьёзный мультипликативный эффект.
Низкоуглеродная модель
Игорь Башмаков,
генеральный директор «Центра энергоэффективности – XXI век»
Мир уже начал переход на низкоуглеродную модель роста. Две основных черты этого перехода: ускорение повышения энергоэффективности и резкий рост безуглеродных источников энергии, а также отставание в этом движении России и угроза её технологической безопасности. По сырьевой модели у нас роста уже нет. Здесь была речь о том, что мы потеряем какие-то проценты в случае безуглеродного развития, но пока что у нас роста просто нет. Нам нужны новые драйверы. Низкоуглеродные технологии могут быть одним из таких драйверов, и поэтому нужно на это смотреть с точки зрения интересов социально-экономического развития России. Процесс низкоуглеродной трансформации и повышения энергоэффективности происходит постоянно. С 1800 года энергоёмкость глобального ВВП снизилась в четыре раза. Вдвое – в период с 1800 до 1975 года, и вдвое уже после этого, то есть темпы кардинально ускорились. Повышение энергоэффективности и темпы экономического роста связаны очень тесно. Чем выше темпы экономического роста, тем у вас динамичнее снижается энергоёмкость. Здесь прямая и обратная двусторонняя причинно-следственная связь.
Нет мировой энергетической стратегии
Леонид Григорьев,
главный советник руководителя Аналитического центра при Правительстве Российской Федерации, научный руководитель департамента мировой экономики НИУ ВШЭ, профессор
Восторг насчёт изменений я разделяю, но существует огромный разрыв между оптимистами среди «зелёной» профессуры и политиков в Европе и реалиями. Мои друзья-экологи из Германии регулярно сообщают, что в воскресенье летом 95% используемого электричества – из возобновляемых источников, забывая добавить, что в феврале во вторник – всё наоборот, а в балансе всё ещё есть 40% угля. Что значит победное сообщение, что они прекратили использовать каменный уголь? Они сидят на грязном лигните из Бранденбургского бассейна – он же польский уголь. Так что у нас очень много разрывов между оптимистами в заявлениях и в реалиях, и прогнозы на 40-й год пока такие же. У нас нет единой мировой энергетической стратегии, которая увязывала бы решение проблем развития Индии, других стран, и, с другой стороны, Африки, в которой более миллиарда населения прибавится, с совершенно неизвестными ресурсами.
Не стоит торопиться
Сергей Рогинко,
руководитель Центра экологии и развития Института Европы РАН
Немножко скажем о ратификации, об инициативе нашего МПР ратифицировать соглашение к конференции в Сантьяго в 2020-м году. Вопрос: а почему не в 21-м? Ведь модальности соглашения ещё полностью не согласованы, даже по оценкам WWF, достаточно оптимистичным, они согласованы на 80%. Остаток могут согласовать в Сантьяго, а могут перенести на потом. Вопрос ко всем присутствующим: вы бы подписали кредитный договор, напечатанный на 80%? Ответ понятен. Теперь по условиям участия России в соглашении. В своё время они были озвучены на высшем уровне. Давайте напомню, их два: участие в соглашении всех стран и адекватная оценка поглотительной способности российских лесов. «С участием всех стран» после объявленного выхода Соединенных Штатов, после объявленного выхода Бразилии и отказа Турции от ратификации вопрос ясен.
Вечная мерзлота невечна
Василий Богоявленский,
заместитель директора Института проблем нефти и газа РАН, член-корреспондент РАН
Я хотел сосредоточиться на Арктическом регионе, поскольку известно, что именно в Арктике делается кухня погоды не только для евроазиатского континента, но и в целом для планеты. Именно здесь происходит максимальное потепление в последние два десятилетия, и если говорить об этом регионе и о других субарктических территориях, в которых у нас примерно две трети площади страны, это районы повышенного риска с точки зрения потепления климата. Если будет потепление, то мы можем потерять, наверное, до трети площади полуострова Ямал. То есть, может сильно измениться карта, и сейчас она постоянно меняется. Кое-где лёд обнажается прямо у берегов, целые посёлки оказываются на краю обрывов, происходит обрушение различных построек. Хочу отметить, что в замечательном в целом документе «Стратегия развития Арктической зоны Российской Федерации», так уж сложилось, нет ни одного упоминания о многолетнемёрзлых породах и о мерзлоте. Это, конечно, нонсенс. Это наша стратегия, а о существовании мерзлоты забыли.
Сезонный лёд в Арктике
Владимир Семенов,
заведующий лабораторией климатологии Института географии РАН, член-корреспондент РАН
В климатической системе действительно существует цикличность на масштабах и нескольких десятилетий, и столетних циклов. Но всё-таки происходящее антропогенное воздействие, по всей видимости, не даст глобальной температуре и региональной температуре, в том числе, в Арктике, в ближайшие десятилетия переломить тенденцию к потеплению, чтобы снова случился некий цикл похолодания. Уже сейчас мы совершенно достоверно знаем, что холодные зимы – это парадоксальным образом следствие потепления в Арктике. При дальнейшем сокращении льдов холодные зимы сменятся ещё более, чем обычно, тёплыми зимами. Арктический морской лёд исчезает стремительным образом. Условно говоря, каждые три квадратных метра греет киловаттная плитка. Всё это греет атмосферу, изменяет циркуляцию. Значительная часть моделей показывает, что уже к 40-му году арктический ледяной покров может стать сезонным, то есть на наших глазах существенно меняется климатическая система, и меняется качественным образом.
Избавиться от выбросов до 2050 г.
Владимир Кузнецов,
директор Информационного центра ООН в Москве
Климатическая политика и меры по смягчению антропогенного воздействия на климат, прежде всего по сокращению выбросов парниковых газов, должны учитывать как неоднозначность последствий изменения климата, так и императивы экономического роста. По мнению Генерального секретаря ООН, нет более сложного вызова для мира сегодня и завтра, чем борьба с изменением климата. Угроза надвигается по чёткой траектории: температура становится выше, темпы роста всё быстрее, а последствия серьёзнее. Совсем недавнее исследование продемонстрировало, что температура океана растёт на 40% быстрее, чем предсказывали ведущие учёные мира всего 5 лет назад. Антонио Гутерреш в своих предположениях исходит из того, что в течение десятилетия мы должны преобразовать наши экономики в беспрецедентных масштабах для того, чтобы ограничить рост температуры до 1,5 градусов. К 20-му году в соответствии с Парижским соглашением государства-члены должны оценить достигнутый прогресс и принять новые обязательства, а к 2050 году мы должны полностью избавиться от выбросов газа.
Торговые войны и кризис
Александр Дынкин,
президент ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, академик РАН, вице-президент ВЭО России
Если посмотреть на мировую экономику, то в середине текущего года она побьёт абсолютный рекорд – 120 месяцев последовательного позитивного роста, и это несмотря на известные турбулентности, связанные и с китайским фондовым рынком и с проблемами в Еврозоне. Если посмотреть на длинные ряды, то за период с 10-го по 18-й год среднемировые темпы роста глобальной экономики составили 3,8%. Это довольно много, хотя и меньше, чем было в предкризисный период с 2001-го по 2007-й год, когда эти темпы равнялись 4,4%. В связи с таким длительным экономическим ростом, естественно, нарастают прогнозы о том, что вот-вот начнётся серьёзный кризис или спад.
Известно, что для кризиса нужны два элемента: накопление диспропорции, которая требует некоей фундаментальной коррекции, и триггеры. Что на сегодня есть? Самая очевидная диспропорция существует в Японии. У них государственный долг составляет 250% ВВП. Это, конечно, очень много, но, на мой взгляд, у держателей этого долга отсутствуют ключевые стимулы для того чтобы одномоментно сбросить эти долговые обязательства. Это пример того, когда диспропорция есть, а триггера нет, поэтому ждать кризиса с этой стороны, на мой взгляд, безосновательно. Любопытно, что самый известный в мире прогнозист жестокого кризиса Роберт Далио, который сейчас является основателем хеджевого фонда BridgewaterAssociates, в конце прошлого месяца снизил свой прогноз вероятности кризиса в американской экономике с 70 до 35%. Такое драматическое понижение этой вероятности, конечно, говорит скорее о «серьёзности» в кавычках этого прогнозиста.
С моей точки зрения, наиболее тревожная вещь – это, конечно, торговые войны, которые сегодня существенно влияют на мировую экономику. Динамика мировой торговли уже ушла ниже роста мирового ВВП, что, в общем, – достаточно редкий феномен. В основном это связано с тем, что Трамп, 45-й президент Соединённых Штатов, развернул руль регулирования экономики от открытости, которая раньше рассматривалась как залог американского лидерства. Сегодня открытость рассматривается как угроза, и поэтому мы с вами являемся свидетелями взрыва торговых войн по всем направлениям.
Любопытно, что такой пересмотр американской внешнеэкономической политики отчасти напоминает ту эрозию договорной базы в системе международной безопасности, которая началась ещё при предыдущих администрациях – я имею в виду выход Соединённых Штатов из Договора по противоракетной обороне 2002 года. В этом году, 2 августа, очевидно, закончит свою жизнь Договор о ракетах средней и малой дальности. Есть такой отчётливый курс на unipolarity (однополярность. – Ред.), на лидирующую и диктующую роль Соединённых Штатов. На мой взгляд, это, конечно, вызывает обоснованную тревогу.
Михаил Поляков. Народ для власти – лишь трофей и груша для битья. В этом зерно конфликта
Можно долго спорить, плохой народ достался нашим правителям или дрянные правители достались хорошему народу, но факт налицо: в России начался серьёзный политический кризис, который может окончится сменой власти, или того хуже – распадом страны.
Давайте припомним хронологию событий и попробуем понять, где власть допустила ошибки и можно ли их исправить.
Многие полагают катализатором нынешнего противостояния низов и верхов пенсионную реформу 2018-го года. Но, кажется, события берут начало еще в 2011-12-х годах. Уже тогда социологи фиксировали усталость общества от Путина и его курса, желание граждан видеть в правительственных кабинетах новые лица. Разозленные рокировкой Путина и Медведева люди вышли на протесты тех лет. Рейтинг Путина поэтапно снижался, а попытки власти перетянуть политическое одеяло на себя (Росмолодёжь, "Наши", Кургинян с его альтернативными митингами и проч.) результата не давали. Если бы не крымский ход конём, партия была бы окончательно проиграна на рубеже 14-15-х годов.
Но и Крым, как мы видим, ненадолго отсрочил падение авторитета Кремля. В 2015 году закат "Русской весны", на которую наше преимущественно левое общество возлагало огромные надежды как на ренессанс социализма, стал очевиден. С одной стороны, Кремль демонстративно дистанцировался от поддержки мятежных ДНР и ЛНР, почувствовав первые санкционные уколы, с другой же, и само руководство непризнанных республик показало себя не ахти. Начали появляться данные о бизнесе местных начальников (в том числе на "гуманитарке"), об их распилах и откатах…
2016 год отметился рядом грандиозных санкционных ударов уже не только по собственности высших чиновников, но и по российской экономике. США и ЕС окончательно заблокировали деятельность крупнейших российских компаний, аффилированных с Кремлём, сделав невозможными не только "длинные", но и "короткие" кредиты. Продолжились блокировки счетов высших отечественных элитариев. России связали руки, хохот "Искандеров" над санкциями стал натужным, а цены принялись расти опережающими темпами.
2017 год стал переломным во всех отношениях. Тенденция в общественном мнении приняла тревожный для Путина оборот. С одной стороны, президента ещё не было принято ругать вслух, с другой же, его действия всё чаще подвергались критике, поползли вниз рейтинги Медведева (общество ещё пыталось сепарировать власть, обвинять во всех бедах конкретные персоналии внутри неё, противопоставлять Путину злокозненную волю отдельных башен Кремля). Началось массовое дистанцирование политического истеблишмента от ЕР, чиновники всё чаще шли на выборы самовыдвиженцами.
С 2017 года в Кремле окончательно установилось правило, что власть плюет на нужды всего общества, если оно не выражает своё недовольство громко. Начало этом положил нынешний спикер Думы Вячеслав Володин, еще служа в Администрации президента. Как-то его спросили, почему власть не реагирует на какие-то фальсификации на местных выборах, на что он отвечал: "Вот если бы они сами пришли заявить о себе, тогда другое дело…"
Именно с 2017-го Кремль перестал реагировать на критику в соцсетях и коррупционные расследования, типичным ответом на все обвинения стало песковское "Не читали", "Не слышали", "Не комментируем". Причина тому – множащиеся претензии общества, на которые уже нечем было ответить. Уже нельзя было представить событий, подобных, к примеру, увольнению депутата Пехтина, у которого нашли зарубежную недвижимость (знаменитый "Пехтинг"). Отношения народа и власти изменились – власть окончательно перестала быть моральным авторитетом, от неё перестали ждать каких-либо изменений, какого-либо образа будущего. Сама же она, не в силах объяснить свои действия, принялась брать людей на "слабо". Не нравится коррупция и злоупотребления – ну выходите на митинг! Боитесь? Тогда не болтайте! – как бы говорили людям чиновники.
2018 год стал переломным во всех отношениях. На президентских выборах мы наблюдали некий сеанс кремлёвского самогипноза, когда элита пыталась убедить саму себя и людей в том, что Путин по-прежнему обладает запредельным авторитетом. Выборы, прошедшие тогда, общество восприняло двояко – с одной стороны, сторонников режима действительно оказалось много, с другой – сам процесс раздражил многих неким показным балаганом.
Матерящийся Жириновский, неадекватная Собчак, какие-то никому не известные скандальные личности в студиях – все они словно специально собрались поплеваться друг в друга и подраться, чтобы показать публике: вот посмотрите, кто придёт к власти, если не выберете Путина! И общество проглотило эту пилюлю, неохотно повторив в который раз это набившее оскомину: "Если не Путин, то кто?" Впрочем, недовольное ворчание усилилось, но власть предпочла его не замечать...
Пенсионная реформа и новые поборы, пришедшие после выборов, окончательно отрезвили народ. Рейтинги стремительно поползли вниз, на региональных выборах население начало прокатывать провластных кандидатов, включая и поддержанных лично Путиным, доселе являвшимся гарантом победы. Администрация президента самоуспокаивалась, кивая на зарубежный опыт: дескать в других странах доверие к власти также временно падало после пенсионных изменений. Казалось, ещё немного – и негативный тренд изменится. Но этого не произошло, рейтинги всех институтов власти продолжили снижаться. Главный удар принял на себя Путин: его уже стало принято ругать и на кухнях, и в интернете. Активно распространялись ролики с его обещаниями, данными в разные годы, вроде того, что "пока он президент, пенсионный возраст не поднимется". Это также хоронило его репутацию, как когда-то репутацию Ельцина закопало знаменитое "если цены поднимутся, я лягу на рельсы".
Вместе с тем власть по-прежнему не учитывала. растущее раздражение людей, относя его к разряду химер, неких воздушных явлений, ни на что не влияющих. На митинги против пенсионной реформы, о которой гудел Интернет, вышли ничтожные десятки тысяч человек даже в столицах – и власть ошибочно приняла это за признак одобрения своей деятельности. Та же история с небольшой численностью собравшихся в поддержку приморского Сергея Ищенко, у которого манипуляциями отобрали победу в пользу прокремлёвского кандидата Кожемяко.
Полностью отказавшись переговариваться с обществом, взяв курс на силовое разрешение конфликтов, Путин сделал ставку на Росгвардию, полицию и спецслужбы. Сегодня очевидно, что ход этот был как ошибочным, так и единственно возможным (альтернатива – посадка жуликов и коррупционеров, то есть всех, на ком держится сегодня власть Кремля).
Очевидно, что и показной отказ в регистрации кандидатам от оппозиции на выборах в Мосгордуму – попытка реализации той же концепции. И она не сработала – происшедшее вызвало настоящую ярость общества. Неизвестно, как пройдут митинги в ближайшие выходные и сколько их будет после, очевидно лишь, что Россия окончательно вступила в горячую пору напряжённой политической борьбы.
Конфликт меж властью и народом сегодня кажется неразрешимым: народ хочет, чтобы власть дала задний ход, отменив пенсионную реформу и ряд других драконовских законов. Но власть на это не пойдет, поскольку "Кремль назад не ходит". Считается, что бесконечно отступать может и должен только многострадальный российский народ.
Но и до него стало помалу доходить, что он своим смирением не укрощает властную агрессию, а только провоцирует ее.
То есть "хочешь жить – умей показать зубы". И рано или поздно их придется показать, поскольку власть иначе не очнется. Тогда конфликт рискует перейти в вооружённую фазу, оппозиция радикализуется, гибель людей, уличные погромы станут привычным шлейфом жизни… Следом, возможно, силовые структуры попробуют перехватить инициативу. Часть из них примкнёт к протесту, другая – к ощерившимся в Кремле осколкам старой власти, пытаясь возглавить страну с опорой на былой авторитет Путин… Беда, что никаких новых авторитетов у нас к сегодняшнему дню не народилось – и потому благой выход из той вероятной кровавой смуты даже не просматривается. Хотя сама эта смута уже просматривается вполне.
И всего-то надо, чтобы не допустить ее – перестать нашей власти относиться к своему народу как к военному трофею и бессловесной груше для битья. Но судя по всем событиям последнего времени, такая мозговая перестройка для наших правителей невозможна в корне.
Свежие комментарии